Папа из пробирки
Шрифт:
Напряженное молчание. Потом все начинают галдеть, задавать вопросы. Это занимает в среднем пять минут. Пять минут потерянного времени, ведь задача была поставлена четко. Одни, прежде чем дать оценку, хотят заменить кубики, другие требуют абсолютно ровной поверхности, третьи принимаются высчитывать площадь опорного основания, четвертые заявляют, что это дурацкая игра. За каждой реакцией виден характер человека, его сообразительность, и Жак скрупулезно фиксирует все в уме.
Я собираю листки и записываю мелом на доске указанные цифры. Разброс — от одиннадцати до тридцати
Переходим ко второму этапу: начинается собственно игра. Жак выдает каждому запрошенное количество кубиков — время пошло, у вас тридцать секунд. Все принимаются лихорадочно строить. У кого-то башня рушится, и он с видом фаталиста, сложив руки на груди, ждет конца игры. Кто-то в бешеном темпе вновь складывает обвалившиеся кубики. Кто-то, если его сооружение закачалось, предпочитает остановиться на полпути. Кто-то достиг цели и боится отвести руки от шаткой постройки, заклиная ее держаться.
Первые просчитали, что не успеют выстроить башню заново. Вторые думают только о том, чтобы уложиться в срок: их конструкции, обваливаясь, рушат и чужие. Третьи пожертвовали первоначальным замыслом, удовлетворившись его частичной реализацией. Четвертые, наиболее преуспевшие, дрожат за свои башни и бросают критические взгляды на соседние, надеясь, что те рассыплются.
Как правило, с намеченной программой справляются четверо или пятеро. Но одна башня всегда оказывается выше других. Тогда коллеги спешат добавить кубики к своим сооружениям — и губят их.
Стоп! Тридцать секунд истекли.
— Я выиграл! — выкрикивает директор по внутренним связям, дылда в клетчатом костюме.
Три подхалима и один честный игрок аплодируют ему. Я поздравляю победителя, но задаю вопрос: кто, собственно, сказал, что это был конкурс? Требовалось выстроить башни из кубиков, и только. Он цепенеет. Вы спонтанно предпочли личное соревнование, конкуренцию между сотрудниками, а ведь в начале совещания — я не ошибаюсь — все высказались за согласованность действий. Не потому ли ваша фабрика тонет?
— Но ведь это всего лишь игра, — возражает он.
К счастью, отвечаю я. После чего объявляется перерыв на обед. Обычно они почти ничего не едят, держатся настороженно и, передавая друг другу блюда, поглядывают друг на друга с опаской. Значит, совещание принесло первые плоды. После кофе я предлагаю обсудить одну из конкретных проблем предприятия. Тут уж они вовсю напирают на слаженность действий, хотя в данном случае вытащить фирму из болота может только дух соревнования. Говорю им об этом. И сразу же, не давая времени на оправдания, предлагаю игру в экспедицию
Краем глаза я наблюдаю за директором по производству креплений, который, похоже, сейчас сорвется. Скрупулезная сосредоточенность коллег на проблемах лунной экспедиции его бесит. Еще минуты три, и он, хлопнув дверью, пулей вылетит из столовой.
— А надувную лодку брать? — задумчиво тянет директор по планированию и прогнозам, никчемный педант, которого я переведу в архив.
— Да! — это отдел внутренних связей; видно, что его распирает. — Если накачать лодку азотом, то в условиях невесомости можно перебираться через расщелины.
— Это как же — грести?!
Директор по креплениям в ярости вскакивает; все леденеют от его вопля.
— Надо спасать предприятие, черт бы нас побрал! — он стучит кулаком по столу. — А мы, как идиоты, играем в бирюльки, ждем оценок от пришлого «эксперта», который явился, чтобы всех нас разогнать! Вы что, дети малые?
Он хлопает дверью и уходит, сопровождаемый стыдливым молчанием. Еще кто-нибудь? Нет? Занятно, на каждом совещании у меня срывается ровно один человек, не больше. Я знаком велю Жаку продолжать игру и иду за скандалистом в его кабинет на четвертом этаже, куда тот в гневе удалился. Разыгрывая встречное возмущение, рывком распахиваю дверь.
— У меня двадцать лет стажа! — переходит он в наступление.
— В том-то и беда. Вы отстали от жизни, вы балласт, здесь вас не увольняют только потому, что не хотят платить неустойку, оговоренную в контракте. Так вот, вас уволю я! На ваших ляпах я за три месяца сэкономлю достаточно, чтобы покрыть убытки, и все забудут, кто тут просиживал это кресло!
— Меня хочет перекупить «Россиньоль», предлагает роскошные отступные.
— Только потому, что вы здесь. Если я вышвырну, вас ни одна душа не подберет!
Крыть ему нечем. Смягчив выражение лица, я усаживаюсь на угол стола и беру сигару, торчащую у него из кармана. Прикуриваю от его грошовой пластмассовой зажигалки, улыбаюсь:
— Я повышаю вам зарплату на сорок процентов и назначаю генеральным директором по спонсорству; испытательный срок — полгода. Будете за счет фирмы разъезжать по миру, искать конкурсы, мероприятия, научные программы, выставки, — все, куда можно внедриться. Бюджетом будете распоряжаться самостоятельно, а через полгода вашу работу оценят по привлеченным источникам финансирования.
Он ошеломленно таращит глаза, гадая, в чем подвох.
— Но как меня смогут оценить? За такое короткое время…
— Я даю вам деньги, страх будет вас подгонять. Это ваш последний шанс — и последний шанс вашего бренда. Тратьте вдоволь, чтобы вас считали богатым, не скупитесь на рекламу, постарайтесь внушить конкурентам, что готовите выпуск революционной модели.
Не сводя с меня глаз, он качает головой и фыркает, потом машет рукой, как бы не веря в абсурдное чудо, тянет: