Папа, сложи!
Шрифт:
— И ноги ему не выдергивай.
— Почему? — пробормотал он растерянно, как тогда.
— Потому что он как живой.
Он положил рака на стол.
— А что мне с ним делать?
— Дай мне его.
Оля взяла рака и завернула его в носовой платок.
Вокруг грохотали приятели.
— Ну и пацанка у тебя, Сергей! Вот это да!
— Ты любишь рака, Оленька? — спросил Зямка, у которого не было детей.
— Да, — сказала девочка. — Он задом ходит.
— О-хо-хо! О-хо-хо! — изнемогали соседние столики. — Вот ведь умница! Умница!
— А
Ильдар вынул таблицу чемпионата и расстелил ее на столе, и все склонились над таблицей и стали говорить о команде, о той команде, которая, по их расчетам, должна была выиграть чемпионат, но почему-то плелась в середине таблицы. Они болели за эту команду, но болели не так, как обычно болеют несведущие фанатики, выбирающие своего фаворита по каким-то непонятным соображениям. Нет, просто их команда — это была Команда с большой буквы, это было то, что, по их мнению, больше всего соответствовало высокому понятию «футбольная команда». На трибунах они не топали ногами, не свистели и не кричали при неудачах: «Меньше водки надо пить!», потому что они знали, как все это бывает, ведь «пшенку» может выдать любой самый классный вратарь: мяч — круглый, а команда — это не механизм, а одиннадцать разных парней.
Вдруг с улицы из раскаленного добела дня вошел в закусочную человек в светлом пиджаке и темном галстуке, Вячеслав Сорокин. Его появление шумно приветствовали:
— Привет, Слава!
— С приездом, Слава!
— Ну, как Ленинград, Слава?
— Город-музей, — коротко ответил Слава и стал всем пожимать руки, никого не обошел.
— Здравствуй, Олюсь! — сказал он дочке Сергея и ей пожал руку.
— Здравствуйте, дядя Вяча! — сказала она.
«Откуда она знает, как его зовут?» — подумал Сергей.
Сорокину подвинули пиво. Он пил и рассказывал о Ленинграде, куда он ездил на родственное предприятие с делегацией по обмену опытом.
— Удивительные архитектурные ансамбли, творения Растрелли, Росси, Казакова, Кваренги… — торопливо выкладывал он.
«Успел уже и там культуры нахвататься», — подумал Сергей.
Он тоже был в Ленинграде, когда играл за дублеров, и Ленинград волновал его, как любой незнакомый город, таящий в себе невесть что. Но он тогда был режимным парнем и мало что себе позволял. Не успел культуры похавать и даже не познакомился ни с кем.
— …колонны дорические, конические, готические, калифорнийские… — выкладывал Сорокин.
— Молчу, молчу… — сказал Сергей, и все засмеялись.
Сорокин сделал вид, что не обиделся. Щелчками он сбил со стола на асфальт останки рака и придвинулся к таблице. Он прикурил у Женечки и сказал, что, по его мнению, Команда сегодня проиграет.
— Выиграет, — сказал Сергей.
— Да нет же, Сережа, — мягко сказал Сорокин и посмотрел ему в глаза, — сегодня им не выиграть. Есть законы игры, теория, расчет…
— Ни черта ты в игре не понимаешь, Вяча, — холодно усмехнулся Сергей.
— Я не понимаю? — сразу завелся Сорокин. — Я книги читаю!
— Книги! Ребята, слышите, Вяча наш книги читает! Вот он какой, наш Вяча!
Сорокин сразу взял себя в руки и пригладил свои нежные редкие волосы. Он улыбнулся Сергею так, словно жалел его.
«Да, я не люблю, когда меня зовут Вячей, — казалось, говорила его улыбка, — но так называешь меня только ты, Сергей, и у тебя ничего не получится, не будут ребята называть меня Вячей, а будут звать Славой, Славиком, как и раньше. Да, Сергей, ты играл за дублеров, но ведь сейчас ты уже не играешь. Да, ты женился на самой красивой из наших девочек, но…»
Сергей тоже сдержался.
«Спокойно, — думал он. — Как-нибудь друзья».
Но что делать, если друг иногда смотрит на тебя таким взглядом, что хочется плеснуть ему опивками в физиономию!
Сергей поднял голову. Брезентовый тент колыхался, словно сверху лежал кто-то пухлый и ворочался там с боку на бок. Помещение уже было набито битком. Сидевший за соседним столиком сумрачный человек в кепке-восьмиклинке тяжело поставил кружку на стол, сдвинул кепку на затылок и заговорил, ни к кому не обращаясь:
— Сам я приезжий, понял?.. Не здешний… Женщина у меня здесь, в Москве, баба… Короче — я живу с ней. Все!
Он стукнул кулаком по столу, надвинул кепку и замолчал, видимо, надолго.
Сергей вытер пот со лба — здесь становилось невыносимо жарко. Сорокин перегнулся через стол и шепнул ему:
— Сережа, выведи отсюда девочку, пусть поиграет в сквере.
— Не твое дело, — шепнул ему Сергей в ответ.
Сорокин откинулся и опять улыбнулся так, словно жалел его.
Потом он встал и одернул пиджак.
— Извините, ребята, я пошел.
— На стадион придешь? — спросил Петька.
— К сожалению, не смогу. Надо заниматься.
— В воскресенье? — удивился Игорь.
— Что поделаешь, экзамены на носу.
— За какой курс сейчас сдаешь, Славка? — спросил Женечка.
— За третий, — ответил Сорокин.
— Ну, пока, — сказал он.
— Общий привет! — помахал он сжатыми ладонями.
— Олюсь, держи! — улыбнулся он и протянул девочке шоколадку.
— Э, подожди, — окликнул его Зямка, — мы все идем. Здесь становится жарко.
Все встали и тесной гурьбой вышли на раскаленную добела улицу. Асфальт пружинил под ногами, как пенопластовый коврик. Туча не сдвинулась с места. Она попрежнему темнела за высотным зданием и была похожа на чистое лицо всех невзгод. Она вызывала прилив мужества.
— А ты на стадион поедешь? — примирительно обратился к Сергею Сорокин.
— А что ты думаешь, я пропущу такой футбол?
— Ничего я не думаю, — устало сказал Сорокин.
— Ну, не думаешь, так и молчи.
Сорокин перебежал улицу и сел в автобус, а все остальные медленно пошли по теневой стороне, тихо разговаривая и посмеиваясь. Обычно они выходили с шумомгамом, Зямка рассказывал анекдоты, Ильдар играл на гитаре, но сейчас среди них была маленькая девочка и они не знали, как себя вести.