Папа в подарок, или Шанс на новую жизнь
Шрифт:
Улыбаюсь краешком губ собственным думкам и не замечаю, как пустеет бутылка. Приятное тепло разливается по венам. Терпкий цитрусовый вкус оседает на языке. Заканчивать этот уютный вечер, плавно перетекший в такую же волшебную ночь, не хочется.
К тому же, мягкий полумрак вкупе с хорошим алкоголем делает свое дело. Правильно или нет, я разворачиваюсь к Нике всем корпусом и готовлюсь задать вопрос, надеясь, что она выплеснет все, что накопилось, и избавится от болезненного нарыва.
– А муж твой? Не догадывалась,
– Нет, – замешкавшись на мгновение, Вероника отрицательно качает головой и принимается частить. – Он часто отлучался в командировки. Постоянно задерживался на работе. Но у него руководящая должность. Совещания, срывы поставок там всякие, форс-мажоры – это нормально. Все так живут.
– Все, – соглашаюсь и вспоминаю, как сам пахал года два назад. – Не так давно я тоже из офиса не вылезал. Заседания бесконечные, иски, суды по месту ответчика. Питер, Казань, Новосибирск. Это сейчас я отошел от дел и только контролирую контору, а раньше ты могла меня и не застать дома тридцать первого декабря. Как-то раз я уснул прямо на столе, заваленном грудой бумаг.
– Выспался хоть?
– Выспался. Только спина потом колом стояла три дня, и шея не поворачивалась.
Смеюсь, памятуя, как стебался батя при виде моей помятой физиономии. И Ника смеется вместе со мной. Но резко замолкает и возвращается к неоконченной теме.
– Ни разу, Гордей, ни разу я не наткнулась на чужую расческу или, не дай Бог, трусы, забытые у него в бардачке. Ни следов губной помады на рубашке. Ни царапин или засосов. Ни запаха женских духов. Ничего, что намекнуло бы о том, что у него кто-то есть. Понимаешь?
– Мужчины могут быть очень изворотливыми, если хотят скрыть интрижку.
Снова соглашаюсь с Никой и, повинуясь порыву, ставлю себя на место ее урода-супруга. Как бы я себя вел, если бы поцеловал Солнцеву пару часов назад? Вывалил бы все Диляре с порога? Или долго ходил бы вокруг да около?
В одном я уверен на сто процентов. Молчать бы я точно не стал. Не в моем это характере.
– И Вика себя ничем не выдала. Ни жестом, ни взглядом. Часто бывала у нас в гостях. Не пропускала ни одного моего дня рождения. Всегда с дорогущим подарком. Часы из последней коллекции. Элитный парфюм. Букет громадный. Стильная, неприступная и абсолютно незаинтересованная в Вадиме.
С моей легкой руки Ника продолжает анализировать детали, которые могли бы натолкнуть ее на неприятное открытие. А мне вдруг до нестерпимого жжения за грудиной хочется прояснить один момент.
– А если вдруг твой Белов переобуется? Раскается и приползет на коленях. Вернешься к нему? Сможешь его простить?
Хрипловатые фразы, пропитанные неприятием, падают к ногам Ники увесистыми булыжниками и сопровождаются моим шумным сопением и ее гробовым молчанием.
Тишина длится так долго, что мне начинает казаться, что я не получу ответа. Но Солнцева откашливается и отрицательно
– Я не знаю, что может случиться, чтобы я его простила. Метеорит должен упасть на Землю или время должно повернуться вспять. И то не факт. Он ведь не звонит, не пишет и не ищет нас с Соней. Да он даже не раскаивается, Гордей! Это не разовая акция – это осознанный выпад.
Запальчиво выдает Вероника, а мне вдруг становится легче. Стальной обруч, стискивавший ребра, с треском лопается и распадается на части. Мне отчего-то приятно, что Ника высоко ценит себя и не собирается позволять втаптывать себя в грязь.
Мысленно похвалив ее, я вытаскиваю сложенное пополам письмо, которое мы с Соней писали Деду Морозу, и протягиваю его Нике.
– Дорогой Дедушка Мороз, подари мне, пожалуйста, папу и сделай маму счастливой.
Солнцева вслух читает выведенные моей рукой строки и громко всхлипывает. Ее глаза увлажняются, а грудь высоко вздымается. Она взволнована. Да и я растроган. Дети редко просят в подарок не какую-нибудь куклу или планшет…
– У тебя замечательная дочь, Ника. Я всегда мечтал о такой.
Признаюсь твердо и принимаюсь собирать посуду, чтобы не наговорить ничего лишнего. Ребенок – это больная тема, которую я не хочу развивать.
К счастью, Вероника и не собирается этого делать. Она помогает мне с бокалами и направляется в спальню. А я иду за ней следом, как привязанный. Провожаю ее, как долбанный рыцарь, и оставляю целомудренный поцелуй на ее щеке.
Никаких намеков на страсть или на продолжение ночи. Нам обоим это не нужно.
Хвалю себя за недюжинную выдержку и отправляюсь в другую комнату. Сплю, на удивление, крепко, не вижу никаких сновидений, а наутро обнаруживаю Нику у плиты.
С пучком, к которому я уже привык, в подаренной мной футболке с кроликом, которая доходит ей едва ли не до колена, она колдует над кастрюлей и что-то вполголоса напевает.
– В холодильнике столько деликатесов, а ты варишь…?
– Кашу. Ага.
Я изумленно выгибаю бровь, Ника же не смущается и продолжает сосредоточенно помешивать овсянку.
– Праздники – не повод питаться неправильно. Не стоит приучать Соню к плохому.
Спокойно поясняет Солнцева, и я в который раз поражаюсь, насколько она осознанная.
А после завтрака, уничтожив почти все, что Ника приготовила, мы втроем тепло одеваемся, кутаясь в шарфы, и втроем высыпаем во двор. Сначала лепим огромного снеговика рядом с елкой, потом гоняемся друг за другом, играя в снежки, и уставшие валимся в снег, размахивая руками и изображая снежных ангелов.
Раскрасневшиеся и мокрые, мы вваливаемся в дом и долго отряхиваемся. У Ники пряди волос прилипли к щекам, румянец залил лицо, лишенное грамма косметики, а улыбка осветила лучащиеся чем-то похожим на счастье глаза. И я ловлю себя на мысли, что она невероятная.