Папина содержанка
Шрифт:
– Мы – это те, кто выступает за восстановление попранной справедливости, – гордо отвечаю я. Звучит жутко пафосно, да и наплевать. – Если исполните наше требование, то останетесь живы!
– Алик, сука, это твоя работа? – возмущается третий учредитель, но Сэдэо наводит на него пистолет, и тот замолкает.
– Да пошёл ты… – шепчет Альберт Романович. Он страшно бледен и цветом кожи напоминает снеговика.
– Чего вы хотите? – хмуро спрашивает четвертый член клуба.
– У нас есть счет в банке, на который каждый из вас перечислит прямо сейчас по пять миллионов долларов.
– Охренел, что ли? Ай… –
– Я повторяю: вы прямо сейчас, каждый, перечисляете по пять миллионов. В противном случае, – не договариваю, а поднимаю ствол к потолку и жму на спусковой крючок. В роскошном зале раздается сильный грохот, сверху на пушистый ковер почти бесшумно падают осколки лепнины.
– Слышь, ряженый! Ты, кажется, рехнулся к такой-то матери? – спрашивает четвертый. Он, кажется, здесь единственный, кто не потерял самообладания, потому даже готов сотрудничать или, по крайней мере, делает вид.
– Будешь хамить, дядя, мы тебе ногу прострелим, – злобно говорит Кеша. Она до той поры молчала, но теперь тоже, видимо, стала терять терпение.
Четвертый заткнулся, сжав губы до состояния куриной гузки.
– Ладно, нам тут с вами болтать особенно нечего, – с этими словами я достал из рюкзака на спине ноутбук, раскрыл его и поставил на круглый стол. – Прошу, кто первый? – и обвожу глазами соучредителей.
Альберт Романович, чего и стоило ожидать, подскакивает и начинает лихорадочно, спеша и путаясь, вводить информацию. Остальные с презрением смотрят на него. Толстяк опять что-то шепчет в бессильной ярости, но громко произнести боится. Другие то же самое. До них дошло: тут шутить с ними никто не собирается, и ни их должности, ни их деньги влияния не имеют.
– Вот, готово, – сообщает Альберт Романович. Возвращается в кресло и сидит дальше, сцепив пальцы в замок на коленях. Он сжат, словно пружина. Страшно нервничает.
– Ладно, теперь я, – говорит четвертый. Придвигает к себе ноутбук, вводит данные. Получается у него намного быстрее. Затем отталкивает компьютер от себя, словно какую-то мерзость.
Третьим берется переводить деньги тот, который более других зол на Альберта Романовича. Он буквально зубами скрипит от бешенства, шлепая по кнопкам так сильно, будто хочет их разломать. Ноутбук выдерживает.
Наконец, настает очередь толстяка. Избитый, злой как чёрт, он придвигает технику и начинает вводить информацию. Потом бурчит под нос «Да подавись ты, сука» и отталкивает ноутбук. Всё. Дело сделано, только у меня рождается сомнение: не слишком ли мало денег мы запросили с каждого? Может, стоило значительно, скажем, вдвое увеличить сумму? Но самое главное в другом: почему они так быстро согласились? Потому ли, что для них пять миллионов долларов – мелочи, или просто убеждены, что деньги к ним сегодня же вернутся?
– Я не знаю, как вам удалось сюда попасть, хотя и догадываюсь, – говорит вдруг четвертый соучредитель, выразительно глядя на Альберта Романовича. – Но вот эти деньги, которые вы с нас взяли… вы правда думаете, что это так просто сойдет вам с рук? Вы что, не знаете, кто мы такие и что можем?
– Прекрасно осведомлен, – отвечаю я, вкладывая в голос максимум иронии. –
– Тебе конец, Алик, – скрепит зубами толстяк, но его угроза остается без наказания. Пусть собака лает, пока караван идёт.
– …И если вы хотя бы шаг сделаете в мою сторону или моих товарищей, все эти записи окажутся в открытом доступе. Так что, думаю, пять миллионов с каждого – небольшая плата за ваши преступления, – продолжаю я.
– Зачем вам столько денег? – с сарказмом интересуется четвертый. – Не похожи вы на простых шантажистов. Вы что, благородные пираты? Или Робин Гуды XXI века?
– Не ваше собачье дело, неуважаемый, – улыбаясь, отвечаю я.
– Зря вы, молодой человек, мне хамите. Вы очень скоро пожалеете об этом, – говорит четвертый соучредитель, и остальные кивают в согласии с ним.
Внезапно я краем глаза замечаю мелькнувшую за окном тень. В ту же секунду японцы как по команде дуэтом вскрикнули: «Ложись!» и бросились один ко мне, другой к Кеше. Повалили нас на пол, Альберт Романович тут же слетел с кресла, словно его тело сдуло мощным порывом ветра. Едва мы оказались на полу, большие окна – в зале их было ровно три – рассыпались осколками, и снаружи загрохотали выстрелы из автоматического оружия.
Глава 103
Грохот стоит невообразимый. Пули противно свистят и впиваются, словно огромные осы, во что попало: в стены, в мебель, в потолок. Они разлетаются веером во все стороны, разрывая и разрушая всё, что им попадается на пути. Я лежу на полу, закрыв голову руками, сжавшись, как мне кажется, в крошечный комочек, и ничего не вижу вокруг, поскольку плотно зажмурил глаза. Меня охватил животный страх, который заставляет зверей отчаянно сопротивляться угрозе. Как это делает, например, крошечная загнанная в угол мышка, когда на неё надвигается громадный кот. Только, в отличие от мышки, я даже не пытаюсь вскочить и удрать из пронизываемого пулями зала, поскольку чувство самосохранения буквально приказывает, истерично орёт мне в уши, пересиливая грохот пальбы: «Не шевелись!» Послушно следую этому приказу, да и куда бежать? Я совершенно потерялся в пространстве, позабыв, в каком направлении дверь.
Неожиданно кто-то хватает меня за рукав и сильно тянет. Открываю глаза и вижу Сэдэо: он лежит рядом, пистолет в его руке дымится. Значит, стрелял, но в кого? Когда? Почему я не слышал? А где моё оружие? Вот же оно, лежит прямо перед моим лицом. Обронил, когда спешно валился на пол.
– За мной! – кричит японец, но не слышу его толком, а скорее по губам читаю слова. Согласно кивая и, неуклюже схватив пистолет, словно бесполезный кусок металла, старательно ползу, переставляя локти и передвигая колени. Мне в тело впиваются осколки, куски лепнины и щепки, но терплю, понимая: нужно поскорее выбраться из этого кромешного ада, иначе тут и останусь. И чем дальше от окон, в которых, кажется, не осталось ни одного целого стекла, тем тише становится грохот выстрелов, и тем яснее начинает работать голова. Но пока ещё недостаточно для осознания происходящего вокруг.