Пара беллум
Шрифт:
Карта является его гордостью. Он ею гордится даже больше, чем реальной агентурной сетью, созданной под его руководством в Европе. Средств на эту Карту потрачено не меньше, чем на реальную агентурную сеть. А может быть, и больше. Подавляющее большинство агентов живёт и действует за счёт средств, зарабатываемых на других должностях или вообще на Западе. Можно смело утверждать, что Запад фактически сам кормит советскую агентуру. И неплохо кормит. Из советских агентов пока ещё никто не жаловался на плохое содержание и не изъявил желания вернуться обратно домой. Не говоря уж о том, что значительный процент советских агентов суть граждане западных стран, рождённые и прожившие всю жизнь на Западе. Многие из них богаты и знатны. Многие занимают важные посты в правительствах и фирмах. Каков именно процент и как они распределены? Очень просто узнать. Нажмите вот эту кнопочку на Карте...
Стоит ли говорить о том, какой научно-технический гений вложен в эту Карту. Трудно сформулировать проблему, касающуюся советской агентуры в Европе, на которую нельзя было бы немедленно получить чёткий и лаконичный, а главное — абсолютно надёжный ответ. Вас, например, интересует всё, что касается агента такого-то. Вот через это устройство даёте приказ соответствующим операторам. Теперь глядите на Карту — на лампочки и на табло. Ага! Что это? Вспыхивают оранжевые лампочки вокруг лампочки, символизирующей нашего агента. Тревога! Это означает слежку. «Немедленно дайте указание такому-то, — приказываете вы, — выйти из-под наблюдения!»
Карта — его любимое детище. Он относится к ней как к живому существу. Он знает, что Карта — единственное существо, которому можно полностью доверять. Она не переметнётся на сторону врагов, не распустит клеветнический слух, не сочинит предательский донос. Каждый день он проводит около неё по крайней мере один час. Карта есть явление эпохальное. Она сомасштабна величайшим продуктам величайшей революции. Она грандиознее всех семи чудес света, вместе взятых. Она есть божество. А божество не просто любят, ему поклоняются.
Он смотрит на Великую Карту, и ему в голову приходит шаловливая мысль. Устроить бы сейчас международный конгресс советских агентов на Западе. Допустим, в Париже. В самом большом зале, чтобы тысяч Десять вместилось. Это была бы сенсация! Съехались бы со всего мира видные политики, дипломаты, священнослужители, генералы, учёные, артисты, спортсмены, художники, писатели, гангстеры... Мир содрогнулся бы от ужаса. А что, если в самом деле устроить такой съезд под каким-либо предлогом? Жаль, высшее руководство не позволит. Мол, ценную агентуру потеряет. А какая она «ценная», он-то знает хорошо. Два-три агента среди них действительно чего-то стоят. Остальных всех легко заменить новыми в два-три года. А на случай войны надо всё равно готовить агентурно-диверсионные войска на своей территории и потом забрасывать в страны Европы. Нынешнюю агентурную сеть можно увеличить хоть в сто раз, а её эффективность от этого не увеличится. Хоть всю Европу завербуй, всё равно положение не изменится. Мы достигли потолка эффективности — вот проблема!
Среди агентов есть, конечно, исключения. Они редки, как во всяком деле, в котором заняты тысячи людей. Любая массовая деятельность по самой своей природе требует тысячи заурядных людей и единицы выдающихся, ибо таковы сами исполняемые в ней функции. Из тысячи наполеонов лишь один может стать императором Франции, остальные обречены на роль заурядных офицеров или в лучшем случае более или менее удачливых генералов. У него есть такие исключительные агенты. Они суть его личные представители на Западе. Их задача — жить в предназначенной им стране, наблюдать, анализировать, обобщать, выдвигать идеи. Они должны знать и понимать страну так, как на то не способны никакие специальные службы и научные учреждения. Они суть Его органы чувств и мысли, вынесенные из Москвы далеко на Запад. Они суть щупальца спрута, мозг которого лежит в Москве. Они должны выполнять иногда особые задания. Но это нечасто. В общем и целом они суть «свободные охотники». Завидное положение! Живут в роскоши и комфорте. Свободны, как птицы. Сколько угодно женщин. Рестораны. Прекрасные города. Отели. Южные курорты. А он обречён тут терять жизнь за письменным столом. Но что поделаешь, долг перед историей обязывает...
— Дайте мне все о Немце, — приказал он дежурному офицеру.
II. Рука Москвы
Немец
Если человек
В тот момент, когда на Великой Карте в Москве зажглась лампочка с его личным номером и металлический холодный голос диктора начал сообщать Западнику данные о Немце, он мчался по немецкому автобану на немецкой машине из одного чистенького, похожего на «кухен» немецкого городка, славящегося средневековыми зданиями, в другой чистенький, похожий на «кухен» немецкий городок, славящийся средневековыми зданиями. Хотя он знает эти городки назубок, хотя он бывал в них десятки раз, все они слились в его представлении в один, до тошноты чистенький и похожий на тошнотворно-сладкий «кухен» городок с той же самой ратушей такого-то века, собором такого-то века, рыночной площадью такого-то века, конной или пешей статуей такого-то великого человека (здесь, в отличие от русских, все — великие)... И конечно же с шикарными ресторанами, отелями, витринами магазинов. Здесь в каждом маленьком городке есть всё, что есть в большом. Может быть, за исключением картинных галерей и опер, в которые он никогда не заглядывал, и сексуальных учреждений, в которые он заглядывал регулярно. Он употребил выражение «учреждение» в отношении к сексу. Это — не из чувства юмора и не с целью сатиры. На Западе секс давно утратил статус тайны и интимности. Все табу тут давно отброшены. Осталась чисто физиологическая техника (тут употребляют термин «инженерия»). Когда-то он, мечтая о Западе, думал прежде всего о женщинах. Баб там, думал он, сколько угодно. Любого вида. Любого возраста. Любого темперамента. Это впечатление у него сложилось на основе наблюдений, какие у него были в первые месяцы после войны в Германии. Он тогда не понимал, что это было счастливое время: война сосредоточила в этом месте большое число женщин всякого рода со всей Европы и сбросила их всех без разбора на самый низкий уровень бытия. Физический, духовный, моральный, культурный и прочий голод делал их легкодоступными, душевно отзывчивыми, близкими. Оказавшись теперь в сытой и богатой Западной Германии, он увидел, что тут нет абсолютно ничего такого, что отвечало бы его юношеской розовой иллюзии. Здесь все, связанное с женщинами, стоило денег, усилий, потерь. Истинность тезиса марксизма о «власти капитала» он ощутил прежде всего в своих общениях с женщинами, т.е. в самых фундаментальных человеческих отношениях.
И тоска по русским женщинам, отдающимся без всякого расчёта и отдающим безвозмездно все свои душевные силы, прочно поселилась в его душе. Ему не много потребовалось времени, чтобы поставить крест на том, что раньше называли чистым и прекрасным словом «любовь». Он выбросил это слово из своего лексикона», потому что здесь это слово приобрело значение известного нецензурного русского слова. Русский анекдот, в котором женщина спрашивает мужчину, любит ли он её, а мужчина отвечает вопросом «А что я сейчас делаю?», здесь не кажется смешным.
За словом «любовь» последовало слово «дружба». Пришло ощущение одиночества. Пришло и уже не отпускало его ни на минуту. Он впал в панику и попросился обратно в Россию. Ему сказали: «Нет!» Ему сказали: «Ты знал, на что шёл. Так что изволь исполнять свой долг». Ему сказали: «Такие, как ты, никогда обратно не возвращаются. Выкинь эту надежду из головы раз и навсегда».
Возможно, Германия есть исключение на Западе. После разгрома в войне тут рухнули все сдерживающие начала. Состояние безнравственности и безответственности оказалось удобным для немцев. Они к нему привыкли и извлекают из него всяческую выгоду. Но по его наблюдению, и другие страны Запада движутся в том же направлении. А на горизонте — война.
Если уж речь зашла о таких серьёзных вещах, то он имеет на этот счёт определённое мнение, которое он вынашивал годами: Западная Германия есть ключ к решению всех основных проблем мировой политики как с той, так и с другой стороны. Борьба за Западную Германию скоро станет борьбой за лучшие исходные позиции в будущей мировой войне. И для него, для Немца, это хорошо: его ещё долго не спишут в расход, он ещё долго будет нужен Москве.
Мыслитель