Пара для дракона, или игра в летнюю ночь
Шрифт:
— Слышал, — отозвался он с напускным спокойствием, — Более того, доводилось один раз встречать лично — впечатлений хватило на всю оставшуюся жизнь, можешь мне поверить; абсолютно, выразимся так, незабываемое существо. Однако, если тебя пытаются убедить, что именно Его магия замешана в деле, это враньё. К радости всех живых, Виелон — слишком могущественное существо, чтобы всерьёз интересоваться мелочными политическими дрязгами и подковерными войнами тварей из плоти и крови. Даже ради своих жрецов Он не станет вмешиваться напрямую, можешь поверить.
Ис прищурился и очень явственно напружинился, чисто кот перед прыжком.
— Ты
Советник вперил взгляд в ученика, и детали в его мозгу спешно замельтешили, складываясь в единственно верную, но при этом исключительно жуткую картину.
— Понимаю, — сказал Ос медленно, — Кто-то добрый в твоем окружении посоветовал принять в этом участие? Ты уже получил метку?
— Какую? — растерянность мальчишки была вполне искренней, и Водный прикрыл глаза, облегчённо выдыхая.
— Ис, — сказал он мягко, — Я понимаю, что ты переживаешь сейчас, но становиться частью ритуального жертвоприношения — не выход.
— Ритуальное жертвоприношение?.. Но ведь победитель получит цветок…
— Мёртвого Огня, да-да, — усмехнулся Водный, — Раз в пару столетий кто-то действительно исхитряется его заполучить и выйти победителем. Один шанс к двумста — это смешно, но кого волнует математика в моменты, когда по-настоящему больно?.. Полагаю, Виелона это развлекает — надежда, которую испытывают приносимые ему жертвы. Если я хоть что-нибудь понимаю в данном вопросе, без неё блюдо стало бы во много раз преснее. Так что, если кто-то предлагает тебе метку в обмен на призрачный шанс, знай, что это ложь — или нечто, очень к ней близкое.
Ледяной прищурился и склонил голову набок. Насколько Ос знал его, такое поведение свидетельствовало о немалом охотничьем азарте.
— Виелон — его настоящее имя?
— Разумеется, нет! — водный дракон даже головой покачал от абсурдности подобной мысли, — Одно из — то, которым Он был мне представлен в нашу первую и единственную встречу.
— Как она вообще могла состояться? Почему-то мне начинает казаться, что у этого красавца нет ни секретаря, ни бального списка.
— Мой отец — бог, иногда это приносит довольно необычные бонусы, — усмехнулся Ос, — Конечно, старине Йораморе с его статусом локального божка далеко до старейших существ межмирья, но все же наше с ним родство дает мне доступ ко множеству странных и спорных секретов, одним из которых, несомненно, является существование так называемого Короля-Под-Горой и его небольшое ежегодное развлечение.
— Почему ты называешь Игру жертвоприношением?
— Потому что им она и является, если смотреть по сути. В обмен на право охотиться фейри платят весьма своеобразную дань: тринадцать носителей старейшей крови каждый год получают метки, предполагающие участие в этой самой Игре. Отказаться невозможно, только передать кому-то другому, и вот тут начинается веселье: шантаж, обман, некоторые семейства специально оставляют у себя полукровок, единственное предназначение которых — стать носителями метки, которая на закате самой тёмной ночи перенесёт обречённого в так называемую Игру. На самом деле, само это название довольно иронично и много говорит о самой культуре фейри, в представлении которых жизнь и смерть — всего лишь очевидные и единственные возможные ставки в бесконечной партии…
— Погоди, — отмахнулся Ис, у которого всегда плохо складывалось с философскими размышлениями, — Закат самой тёмной ночи — это ведь сейчас?
— Теоретически — да, и будь у тебя метка…
Но ледяной дракон уже сорвался с места в ледяном крошеве — как раз в тот момент, когда в лаборатории раздался шум.
— Вот как, — пробормотал Ос, — Метка была не у него…
Когда Ис с советником покинули лабораторию, всё внимание к вящему неудовольствию Раоки переключилось на неё.
— Ну, как ты? — поинтересовалась Шу, слегка сморщив нос и сделав попытку — вполне себе безуспешную — отлипнуть от бока своей пары. Казначей продолжил прижимать её к себе, делая вид, что не замечает поползновений в сторону свободы. Ох уж эти драконы с их сокровищами…
— Я в порядке, — проговорила фейри, сама поражаясь тому, насколько хрипло прозвучал голос. Как водится, все приключения в Лабиринте отразились на её реальном теле, потому запястья нещадно саднило, кости ныли, лёгкие исторгали подозрительные хрипы, а сердце билось неровно. Кажется, для драконьего слуха ничто перечисленное не было секретом, потому князь едва заметно нахмурился и отрезал:
— Господин Джейс, отвлекитесь, будьте добры, от ваших изысканий, в чем бы они ни заключались, и позаботьтесь о дивной госпоже Раоке, пока сюда не прибыл лекарь.
Дворф, который в данный момент что-то увлечённо смешивал в пробирках, нарезая круги по лаборатории с совершенно безумными глазами, он издал нечто среднее между "мг-м" и "угу", после чего забегал ещё быстрее.
— Это надолго, — сообщил Бран, склонившись над Раокой и сделав страшные глаза, — Крепись. Шеф бы все ускорил, но, кажется, его там шлёпают. Но он же из тех, кому нравятся такие игры, нет?
— Я бы на твоём месте не спрашивала, — осклабилась она, — Иначе придётся узнать все на практике, но шлепать, скорее всего, будут тебя.
— Язвишь — значит, ещё не помираешь, — хихикнул Бран, хотя глаза оставались серьёзными, пока он осторожно держал её за руки, оглядывая травмированные запястья, — Давай краткий отчёт о текущем состоянии, ибо это не шутки — мы вас несколько часов разбудить не могли. Лежали тут, понимаешь ли, слюни пускали.
Фейри нахмурилась.
— Погоди, а который час?..
Впрочем, договаривать нужды не было — чувство юмора Короля-Под-Горой относилось к категории вещей тяжелых и неизбежных, как удар кузнечным молотом в лицо, потому Раока всем своим существом почувствовала последний луч солнца: он отразился в груди той самой ноющей, разрывающейся, почти убивающей последней болью, которую не забудешь, раз ощутив. Печать обожгла одновременно жаром и холодом, тьма расплескала вокруг свои щупальца, и она услышала словно бы издалека ругательства Джейса, крик Брана, вой ветра и треск молний (кажется, драконы решили, что это нападение). Но громче всего этого был отчаянный крик Иса, зовущего её по имени. "Прости", — не то сказала, не то подумала она.
Вокруг было темно, и чернота эта была не из ночи, а из темнейших подземелий и глубочайших кошмаров — гибкая, извивающаяся, полная секретов. Куда ни глянь, там и тут плескались огни, неспособные ничего осветить, но вполне пригодные для охоты на ночных насекомых или заманивания в болото незадачливых прохожих.
Раока лежала, как и нужно, на одном из жертвенных камней, плоских и весьма даже удобных — ещё бы, за столько-то лет даже скала выточится нужным образом.
— Вот это приход, — пробормотал кто-то рядом, — Слушай, ты тоже это все видишь?