Параболы (Стихотворения 1921-1922)

Кузмин Михаил Алексеевич

450

Вот барышня под белою березой,

Не барышня, а панна золотая,

Бирюзовато тянет шелковинку.

Но задремала, крестики считая,

С колен скользнула на траву ширинка,

Заголубела недошитой розой.

Заносчиво, как молодой гусарик,

Что кунтушом в мазурке размахался,

Нагой Амур широкими крылами

В ленивом меде неба распластался,

Остановись, душа моя, над нами,

И по ресницам спящую

ударил.

Как встрепенулась, как захлопотала!

Шелка, шитье, ширинку - все хватает,

А в золотом зрачке зарделась слава,

И пятки розоватые мелькают.

И вдруг на полотне - пожар и травы,

Корабль и конница, залив и залы,

Я думал: "Вышьешь о своем коханном!"

Она в ответ: "Во всем - его дыханье!

От ласки милого я пробудилась

И принялась за Божье вышиванье,

Но и во сне о нем же сердце билось

О мальчике минутном и желанном".

1921

451

Врезанные в песок заливы

кривы

и плоски;

с неба ускакала закатная конница,

ивы,

березки

тощи.

Бежит, бежит, бежит

девочка вдоль рощи:

то наклонится,

то выгнется,

словно мяч бросая;

треплется голубая

ленточка, дрожит,

а сама босая.

Глаза - птичьи,

на висках кисточкой румянец...

Померанец

желтеет в осеннем величьи...

Скоро ночь-схимница

махнет манатьей на море,

совсем не античной.

Дело не в мраморе,

не в трубе зычной,

во вдовьей пазухе,

материнской утробе,

теплой могиле.

Просили

обе:

внучка и бабушка

(она - добрая,

старая, все знает)

зорьке ясной подождать,

до лесочка добежать,

но курочка-рябушка

улетела,

в лугах потемнело...

"Домой!"

кричат за рекой.

Девочка все бежит, бежит,

глупая.

Пробежала полсотни лет,

а конца нет.

Сердце еле бьется.

Наверху в темноте поется

сладко-пленительно,

утешительно:

– Тирли-тирлинда! я - Психея.

Тирли-то-то, тирли-то-то.

Я пестрых крыльев не имею,

но не поймал меня никто!

Тирли-то-то!

Полно бегать, мышонок мой!

Из-за реки уж кричат: "Домой!"

1921

452. ЛЮБОВЬ

Любовь, о подружка тела,

Ты жаворонком взлетела,

И благостна, и смела,

Что Божеская стрела.

Теперь только песня льется,

Все вьется вокруг колодца.

Кто раз

увидал Отца,

Тот радостен до конца.

Сонливые тени глуше...

Восторгом острятся уши,

И к телу летит душа,

Жасмином небес дыша.

1922

453. АРИАДНА

У платана тень прохладна,

Тесны терема князей,

Ариадна, Ариадна,

Уплывает твой Тезей!

Лепесток летит миндальный,

Цепко крепнет деревцо.

Опускай покров венчальный

На зардевшее лицо!

Не жалей весны желанной,

Не гонись за пухом верб:

Все ясней в заре туманной

Золотеет вещий серп.

Чередою плод за цветом,

Синий пурпур кружит вниз,

И, увенчан вечным светом,

Ждет невесты Дионис.

1921

454

Стеклянно сердце и стеклянна грудь,

Звенят от каждого прикосновенья,

Но, строгий сторож, осторожен будь;

Подземная да не проступит муть

За это блещущее огражденье.

Сплетенье жил, теченье тайных вен,

Движение частиц, любовь и сила,

Прилив, отлив, таинственный обмен,

Весь жалостный состав - благословен:

В нем наша суть искала и любила.

О звездах, облаке, траве, о вас

Гадаю из поющего колодца,

Но в сладостно-непоправимый час

К стеклу прихлынет сердце - и алмаз

Пронзительным сияньем разольется.

1922

III. МОРСКИЕ ИДИЛЛИИ

455. ЭЛЕГИЯ ТРИСТАНА

Седого моря соленый дух,

За мысом зеленый закат потух,

Тризной Тристану поет пастух

О, сердце! Оле-олайе!

Ивы плакучей пух!

Родимая яблоня далека.

Розово спит чужая река...

Ни птицы, ни облака, ни ветерка...

О, сердце! Оле-олайе!

Где же твоя рука?

Угрюмый Курвенал умолк, поник,

Уныло булькает глохлый родник,

Когда же, когда же настанет миг

О, сердце! Оле-олайе!

Что увидим мы transatlantiques {*}?

1921

{* Трансатлантические (фр.) .
– Ред.}

456. СУМЕРКИ

Наполнен молоком опал,

Залиловел и пал бесславно,

И плачет вдаль с унылых скал

Кельтическая Ярославна.

Все лодки дремлют над водой,

Второй грядою спят на небе.

И молится моряк седой

О ловле и насущном хлебе.

Колдунья гонит на луну

Волну смертельных вожделений.

Grand Saint Michel, protege nous {*}!

Сокрой от сонных наваждений!

Май 1922