Парад планет

Трудно сказать, закономерно ли появление этого романа в творческой биографии Евгена Гуцало. Но оно и не случайно. Хотя бы потому, что «Парад планет» — третий роман после «Мужа взаймы» и «Частной жизни феномена», тоже посвященных неугомонному затейнику, народному умельцу, острослову и чародею из украинского колхозного села Яблоневка Хоме Прищепе. Вспоминаю, с каким удивлением и восхищением, с какой долей иронии, а то и скепсиса встретили критики в 1981 году первый роман Евгена Гуцало «Муж взаймы, или Хома неверный и лукавый». Поражались филигранной «партитуре» его художественно-изобразительных приемов и средств, мастерству оперирования народными пословицами, поговорками и присказками, а то и талантливому воссозданию на манер народных сравнений и присказок своих собственных, искусной легкости обращения со словом. Вообще, народнопоэтическая образность украинского языка в этом «химерном» романе заблистала с такой эмоциональной силой и красотой, что невольно ослепляла и… настораживала. Где же собственно художественные средства народного творчества,

а где сугубо «гуцаловские» фразеологические словосочетания? — интересовались и читатели, и критики. А тут еще этот Хома неверный и лукавый, «выдающийся чудотворец колхозной эпохи», «гуманист и пройдоха, ловкач и народный умелец, жизнелюбивый мудрец», которого то одалживают женщины, то вдруг выдвигают на роль первого снежного человека, то собираются тренировать на космонавта, чтобы и представитель колхозного крестьянства побывал в космосе, то… Этих чудес, фантастических превращений в человеческой и сверхчеловеческой жизни феномена из колхоза «Барвинок», можно нанизывать великое множество, ибо фантазия Евгена Гуцало неисчерпаема. Сам писатель эти произведения относит к числу лучших в своей творческой биографии, хотя трилогия о Хоме Прищепе и сам Хома неверный и лукавый однозначной оценки пока еще так и не получили. Почему? Возможно, потому, что очень уж нелегко осмыслить все эти перевоплощения, перелицовывания общепринятого, эти ярмарочные чудачества и переодевания, трансформации действительности, пародирование, фантастику и гиперболы, которыми наполнена жизнь «мастера магического реализма» Хомы Прищепы. Хлопот много с этим Хомой, смысловое «дешифрование» этого образа безгранично, фольклорная основа его художественного построения очевидна, но избавиться от противоречивого, далеко не однозначного впечатления от этой трилогии трудно. Возможно, здесь мешает и консерватизм восприятия Гуцало-прозаика, которого и читатель, и критика привыкли воспринимать в плоскости лирико-поэтического и реалистического постижения человека и мира. Преимущественно в форме новеллы и рассказа. Читатель помнит глубоко реалистические повести Евгена Гуцало о событиях времен Великой Отечественной войны и тяжелой послевоенной сельской действительности «Мертвая зона», «Родной очаг», «Сельские учителя», «Школьный хлеб», не говоря уже о своеобразной энциклопедии сельских типов, которые вереницей проходят в его новеллах и рассказах. Сборники рассказов Евгена Гуцало разнятся меж собой художественно-изобразительными принципами построения характеров и одновременно объединены тем, что и составляет суть и смысл творческой жизни писателя. Это — любовь к простому, к обыкновенному человеку, любовь к жизни во всей ее полноте и не всегда видимой сложности, это стремление открыть в обычном необычное, в будничном — праздничное, в смешном — драматическое, в трагическом — жизнеутверждающее. Это — умение передать эмоциональное наполнение ситуации, тонкий психологический рисунок взаимоотношений героев, распознать незримую логику движения характера героя. Это — стремление понять и облагородить честного человека, а нечестного, аморального — разоблачить и «раздеть» перед людьми. Евген Гуцало особенно чуток к вызреванию в общественном организме новых, опасных для человеческой души и морали микробов, психологически внимательно исследует их до поры до времени скрытую разрушительную силу, предостерегая нас от очерствения чувств, агрессивной бездуховности, морального браконьерства в душах простых, доверчивых людей.

Евген Гуцало исследует человека независимо от спекулятивно провозглашенных требований «злобы дня», касающихся того, каким быть сегодня литературному герою — идеально положительным или в меру «грешным», обыкновенным, таким, как в жизни. Он всегда старался обходиться без дозирования «положительного» и «отрицательного» в характере своего героя — а тревожно размышлял над человеком, который живет среди людей. Евген Гуцало и сам прошел нелегкую дорогу жизни, за плечами у него военное и послевоенное детство в селе Старый Животов на Винничине, где он родился в 1937 году, потом учеба в Нежинском пединституте, многолетняя работа в редакциях газет, в издательстве. Ныне Е. Гуцало — один из самых читаемых и авторитетных украинских писателей, его книги переведены на многие языки за рубежом и в нашей стране. Писатель работает удивительно стабильно, переживая, конечно, и закономерную эволюцию в творчестве, где-то и противореча себе, вчерашнему, но чаще развивая свое, оригинальное, то, что и создало славу его имени.

Не так-то легко выделить какую-то основную, магистральную идею в творчестве Е. Гуцало, к тому же он в последние годы «бунтует», меняет жанры, экспериментирует. Его рассказы, повести — это своеобразные, чаще всего сельские истории, в которых утверждаются непреходящие человеческие ценности, прежде всего морально-этические, общечеловеческие: душевность, доброта, совестливость, способность к сопереживанию, терпимость, милосердие. Лет пять тому назад прозаик начал публиковать в журналах так называемые эксцентрические рассказы, которые он хотел объединить в книгу под названием «Украинский декамерон». Позднее этот цикл «химерных» историй из жизни обыкновенных сельских жителей лег в основу книги рассказов «Искусство нравиться женщинам», где писатель «схватывал» характер трудового человека села в каком-то необычном — эксцентрическом поступке и открывал «второй план» его чувствований и переживаний, логики поведения, особенностей характера. К тому времени отшумели первые критические волны вокруг романа «Муж взаймы», стало ясно, что писатель стремится выйти на иной для себя уровень художественного познания современного человека, его мышления и поведения, реагирования на динамические изменения в мире, обусловленные тотальным влиянием средств массовой информации на мысли и вкусы людей. Более того, он почувствовал необходимость по-своему отреагировать и на так называемое «натуральное письмо», на буквалистскую повествовательную манеру письма с засильем натуралистических подробностей и достоверных деталей, на более или менее однообразное жизнесписывание, которым и по сию пору злоупотребляет современная проза, и отреагировать эксцентрично, почти авантюрно, а именно — путем привлечения богатств устной народной речи, трансформируя в своем творчестве традиции фольклорного мышления.

В авторском предисловии к украинскому изданию «Парада планет» Е. Гуцало поясняет:

«Условно-фантастические приемы, используемые в «Параде планет», открыты давно… Конечно, они используются не ради самого приема, а лишь с одной целью: через эту воображаемую призму увидеть труды и дни совершенно реального нашего современника, неутомимого труженика, соль земли своей. Хома в романе — как бы центр Вселенной, цена и мера всего сущего, он — человек неисчерпаемых возможностей, он — торжество творящего гения!» [1]

И в самом деле, какими бы фантастическими ни были приключения и чудеса Хомы Прищепы, все они имеют под собой реальную основу. К примеру, культ Хомы, появление так называемых хомопоклонников, обожествление его личности, доведенное до абсурда, а именно массовое изготовление бюстов старшего куда пошлют и другие формы канонизации его имени. Разве эти явления до недавнего времени не имели места в нашем обществе?

Писатель буквально взрывает повествование «вспышками» буйной фантазии, диковинной логикой непредвиденного, мистифицированного поведения обыкновенного колхозника Хомы Прищепы, и появляется перед нами настолько реальный, насколько и нереальный тип человека из народа, но человека, выразительно изменившегося под влиянием новых социально-экономических условий. Это тип народного труженика-чародея, который видит то, что не могут и не хотят увидеть другие, потому что законсервированны в традиционных рамках восприятия действительности. Это новейший, сознательно деформированный воображением писателя тип традиционного народного философа, который иронично, на основе имманентного освоения традиций мюнхгаузениад, реагирует на извечные и конкретно-реальные жизненные ценности. В его системе мышления (не случайно Е. Гуцало авторство первого романа «Муж взаймы» отдает Хоме Прищепе) сосредоточены богатейшие образцы народной речи. Евген Гуцало словно бунтует всей образно-стилевой системой романа против традиционного бытописания, с раблезианской жадностью использует неисчерпаемое богатство устной народной речи во всех ее проявлениях — пословицах, поговорках, сравнениях, присказках, загадках, каламбурах…

Е. Гуцало щедро использует фольклорные формы типизации, в частности, художественные возможности гротеска, народного парадокса, небылицы, фантастическо-демонологические образы. В синтезе с новыми приемами образного обобщения, эти традиционные художественные средства и приемы начинают открывать новые грани, свои новые функциональные возможности.

По сути, Е. Гуцало поставил себе за цель утвердить безграничные добродетельные возможности народного гения, веру в свой народ, в его неиссякающие духовные силы, и одновременно — освоить приемы народного словотворчества, художественного мышления, поэтику народного лубка, ввести их в современную литературную практику как необходимые факторы в художественном воссоздании национального характера. В этом романе писатель сумел открыть перед читателем богатейшие пласты устной украинской народной речи как полноправного доминирующего способа выражения современным человеком своего взгляда на мир. «Парад планет» напоминает скорее народную балладу, чем роман с его классическими признаками и требованиями жанра. Возможно, это повествование надо рассматривать как своеобразную ироническо-фантастическую пародию на такой классический, далеко не светский жанр, как житие, и снабдить его подзаголовком «Житие современного украинского чудотворца»…

Этот роман, как и два предыдущих, относится к ироническо-пародийной литературе, или, как ее еще называют на Украине, химерной прозе. Ее корни — в украинском фольклорно-фантастическом рассказе, в творчестве Николая Гоголя, Григория Квитки-Основьяненко, Пантелеймона Кулиша, Олексы Стороженко, Ивана Франко, Любови Яновской, Натальи Кобринской… Вершиной фольклорно-фантастической прозы можно считать «Тени забытых предков» Михаила Коцюбинского.

В соответствии с национальной литературной традицией современная украинская проза активно обращается к народным легендам, преданиям, мифам, сказкам, думам, песням, небылицам, исходя из того, что в свое время они выражали характерные черты человеческого мировосприятия и народных представлений о природе и обществе. Создания народной фантазии, которые несли в себе своеобразную закодированную информацию о прошлом, о социальном и морально-этическом опыте человека, помогают проследить истоки и двигательные силы формирования мировоззренческих категорий и национальной культуры.

Творческой ориентацией на фольклорные традиции, на трансформирование в новых художественных формах притч, легенд, сказок, фольклорно-мифологических образов и сюжетов и многих элементов народной смеховой культуры — обычаев, шуток, пословиц, эпитетов, сравнений — отмечены «украинский химерный роман из народных уст» Александра Ильченко «Козацкому роду нет переводу, или Мамай и Чужая Молодица», романы «Лебединая стая» и «Зеленые Млины» Василя Земляка, повести Владимира Дрозда «Ирий», «Замглай», «Одинокий волк», «Баллада о Сластионе», роман-баллада Валерия Шевчука «Дом на горе» и повести «Лунная боль», «Пух», романы Романа Иванычука, Романа Федорива, Павла Загребельного, произведения Ивана Чендея, Миколы Винграновского, Владимира Яворивского, Степана Пушика, Дмитра Кешели, Галины Пагутяк…

Евген Гуцало в романной трилогии о Хоме, с большим художественно-стилистическим эффектом трансформируя народные приемы пародирования, демонстрирует неисчерпаемые возможности собственного словотворчества в создании новых пословиц, поговорок, образных сравнений и создании индивидуальной комической стилистики (парадоксы, оксюмороны, метафорические ряды). Писатель мистифицирует читателя, доводит до абсурда деформацию реальных явлений и процессов, провоцирует читательское воображение пародийной игрой реального и абсурдного. Свободная фантазия художника помогает нам увидеть реальный мир не в бытовом, однолинейном восприятии, к которому мы привыкли, а увидеть его в «перевернутом», «перелицованном», бурлескном, доведенном до абсурда свете. Е. Гуцало разрушает стереотипы восприятия реальности, призывая вместе с ним с позиций здравого смысла переосмыслить многие негативные явления и привычки, к которым мы привыкли и от которых нам так трудно избавиться.

Правда, на первый взгляд может показаться, что его эстетическая система слишком перегружена активным авторским «присутствием», поэтому возможности для самораскрытия характера, для органического движения его сквозь сюжет открываются не такие уж и большие. Да и на образ Хомы прозаик нанизывает чересчур большое количество различных приключений, чудес и чудачеств — все, что только можно было вычитать в последние годы из газет и научно-популярных журналов, из очередного выпуска альманаха «Тайны веков», что можно было услышать о телепатии, телекинезе, индийской философии, восточной медицине, нашло отражение в этом произведении. В то же время не следует забывать о том, что автор потому и обрушивает на читателя эту лавину информации, что поставил себе целью осмеять эти различного рода спекуляции на оккультных псевдотеориях, предостеречь от чрезмерного увлечения перспективами научно-технического прогресса и провозгласить абсолютную ценность человека, развенчать такие общественные явления, как излишняя парадность, социальная демагогия, рапортомания, страсть к администрированию. Но в своем искреннем увлечении оригинальными приемами изображения эксцентрических ситуаций автор не всегда придерживается чувства художественной меры, идейно-эстетической цельности повествования о приключениях и чудачествах Хомы Прищепы. А, может, читатель и не согласится с утверждением, что есть определенный перебор в этом гротескном фантазировании, бурлескном высмеивании нормативных, стереотипных принципов поведения и мышления.