Парад теней
Шрифт:
Двухметровый, астеничный, тонкий, как хлыст, Марк-Маркел с маленькой головой, расчерченной по черным волосам безупречным пробором, с высоты смотрел полуприкрытыми глазами на лысину Бориса Евсеевича. Без эмоций. На миг опустил тяжелые веки до конца, а затем одарил всех лучезарным взглядом.
— Целиком полагаюсь на скромность и сдержанность ваших гостей, Борис Евсеевич.
— Полагайся в первую очередь на меня, Маркел, — посоветовал Борис Евсеевич и обратился к своим гостям, скромность и сдержанность которых гарантировал: — Оне беспокоятся,
— Зачем вы так? — мягко укорил его Марк.
— Ах, значит, не так? Значит, все в порядке? — поерничал Марин. Тогда веди.
Шли гуськом. Впереди — Марк, а за ним по очереди Борис Евсеевич, Константин, Кузьминский, Абрамов. Замыкающим был Джон, сменивший Вавика, который дожевывал на ходу остатки наспех проглоченного обеда. Вошли в малозаметную дверь в игровом зале, поднялись по весьма замызганной лестнице два пролета наверх, и — снова дверь, которая распахнулась, когда к ней приблизилась процессия.
Все было "как у больших". Солидная букмекерская контора в дальнем зарубежье. Демонстрационная электронная доска во всю дальнюю стену громадной комнаты без окон, на которой фиксированные букмекерские ставки на исход, результат, комбинации нескольких игр футбольных чемпионатов России, Италии, Испании. Над доской — бегущая строка с новостями ИТАР-ТАСС с футбольных полей, у боковой стены — четыре телевизора в ожидании трансляции футбольных матчей из четырех стран, касса с двумя окошками красного дерева, отлакированная, похожая на горку для посуды в богатом доме, стойка миниатюрного бара и кресла у низких столиков, разбросанные в артистично организованном беспорядке.
— Здесь курить можно? — полушепотом спросил Константин у Бориса Евсеевича, хотя на столике, за которым устроилась вся честная компания, стояла пепельница.
— Курите, курите! — поспешно разрешил Борис Евсеевич. — Посмотрите, все курят!
Действительно, курили если не все, то большинство. А всех-то собралось здесь человек двадцать пять-тридцать, исключительно мужеского пола. Надо полагать, курящее большинство уже сделало ставки, потому как, куря, сидело за столиками и баловалось напитками из высоких стаканов. Некурящее меньшинство в количестве семи человек чинно стояло у окошек кассы.
Щелкнув зажигалкой, Константин закурил, откинулся в кресле и в задумчивости спросил как бы у самого себя:
— А не поставить ли мне на своих?
— Смысл? — азартный Кузьминский, сориентировавшись на табло, прикидывал варианты. — Выдача на ваш выигрыш- полтора к одному.
— Я на счет.
— Пять к двум. Если по-крупному, то, угадавши, будешь с приличным наваром. И я с тобой рискну. Давай счет, — поторопил Кузьминский.
— Четыре-один.
— Обоснования?
— К началу второго тайма будет три-ноль. Где-нибудь к минуте семидесятой обязательно наши бояре, решив, что дело сделано, пропустят. Ну а потом прибавят в погоне за призом крупного счета и забьют четвертый. Я пойду, поставлю.
— Да сиди ты! Тебя узнают у окошка, начнется ненужный ажиотаж. Пойду я. — Кузьминский встал, вздохнул решительно. — Деньги давай.
— Завелись, завелись! — неизвестно чему радуясь, ликовал Григорий.
— Мы играть сюда пришли, — злобно сказал Кузьминский. — А ты зачем?
— На вас, дурачков, посмотреть.
— Сколько? — спросил Константин, прекращая перепалку.
— Давай по двести поставим. Потянешь? — Кузьминский взвинченно постукивал каблуком по паркету — бил копытом, глядя, как отстегивал зелененькие Константин. Наблюдая за ними, Борис Евсеевич негромко позвал:
— Джон.
Послушный амбал вскочил с кресла, стоявшего слегка на отшибе, откликнулся с готовностью:
— Слушаю вас, Борис Евсеевич.
— Ставишь комбинацию: город-герой — два-ноль, хозяева, Питер — ничья, один-один, южане проигрывают один-два. — Борис протянул Джону не несколько купюр, целую пачку банкнот.
Когда со ставками покончили, устроились у телевизора, транслировавшего московский матч. Джон принес от стойки стаканы, из которых пили только трое, потому что четвертого, Кузьминского, этот принцип не устраивал. Он сидел у стойки и с высокого стульчика кидал орлиный взор на далекий экран, периодически заказывая и выпивая очередную порцию.
Константин курил одну за другой. Четыре сигареты за первый тайм. К перерыву было два-ноль. Вроде все шло по плану. Пошла реклама: первый тайм закончился. Константин загасил четвертый окурок в пепельнице и смущенно рассмеялся.
— Забирает, когда за результатом свои, кровные? — догадался о его переживаниях Борис Евсеевич.
— Забирает, — признался Константин. — Вроде бы и простился, на всякий случай, с двумя сотнями, сам себя успокоил, что не беда, если и пропадут, а все равно колотит.
— Не денег хочется, Константин. Удачи, которую вы, веря только себе, наперед оплатили. Удачи, которую вы, и никто кроме вас, вычислили, удачи, которая позволит вам самоутвердиться, — изрек Борис Евсеевич и в той же поучительной интонации считал с бегущей строки: — Два-ноль. Первый результат с Волги — мой.
Подошел Кузьминский, уже основательно потеплевший, положил сзади ладони на плечи Константина и доложил:
— У меня очко ходит, братцы.
— Уж не от выпитого ли? — ядовито заметил Гриша, обиженный тем, что всеми забыт.
— А ты поставь и узнаешь, отчего очко ходит, — миролюбиво посоветовал Кузьминский.
— Я на наших не ставлю. Я Испанию играю, — гордо заявил Абрамов.
— Тогда пора, Гриша, — предостерег его от возможных случайностей Борис Евсеевич. — Минут через двадцать тассовки пойдут и касса закроется.
Гриша поднялся без слов и, с достоинством ощущая по провожавшим его взглядам свою знаменитость, прошествовал к кассам.
— Хорош! — вздохнув, отметил Кузьминский и укорил Константина: План-то не выполнили твои.