Парад теней
Шрифт:
Они стояли на Тверской у Дома книги. Подкатил монументальный «паккард» и припарковался за Константиновым «опелем». Распахнулась передняя дверца, и из нее не просто вылез, а неким видением явил себя земному миру Гришка Абрамов, красавец, театральный премьер, кинозвезда. Сопровождаемый восхищенно-любопытными взглядами женской половины бредущих по широкому тротуару, он пал в объятия Виктора Кузьминского с возгласом:
— Витенька, старый хрен, радость моя! Объявился, наконец!
Кузьминский похлопал его по спине
— Мальчик мой, я так соскучился!
Несмотря на некоторую намечающуюся тучность, известный литератор был еще крепок. В стиснутой грудной клетке Абрамова перехватило, и он сказал с уважением:
— Ну и здоров ты, козел, как бык!
— Так кто я? Козел или бык? — живо заинтересовался Кузьминский.
Абрамов не успел ответить. Ответил за него веселый, круглый — круглая лысая голова, круглые, обтянутые шерстяной кофтой плечи, круглый живот, среднего роста мужчина, выбравшийся с заднего сиденья «паккарда»:
— Бык, Витя, Бык!
— Какой я тебе бык? — внезапно обиделся Виктор. — Бык вон он! Охранником у тебя на заднем сиденье!
Круглый был настроен миролюбиво и великодушно:
— Ты на мгновение становишься быком для того, Витя, чтобы как Юпитер похитить Европу!
— Боже! — изумился Кузьминский. — Луч света в темном царстве! Эрудит в серых рядах армии нуворишей!
— Я не в армии, — не обидевшись, скромно признался круглый. — Я впереди.
— На лихом коне, Боря? Полководец?
— Знаменосец, а может, и горнист, — хихикнул Боря.
— Нет, тебя не ухватить! — заглядывая в Борины волчьи глазки, заметил Кузьминский. — И не буду. Знакомьтесь, мой давний друг Константин Ларцев.
Константин, до того стоявший сзади и сбоку, сделал шаг вперед и поклонился.
— Не надо знакомить. Великий футболист всем знаком. А представляться надо мне: Борис Марин — предприниматель.
Абрамов уже тряс двумя руками правую руку Константина, экспансивно и великодушно, как истинная знаменитость, которой не страшна конкуренция, славил всероссийскую, а может быть, и международную известность нового знакомца:
— Кто же не знает Константина Ларцева? Его удары, его обводку, его пасы, восхищающие всех нас, болельщиков, много-много лет! Я счастлив, Константин, знакомству с вами.
— По этому вопросу все? — заключил славословие Кузьминский. — Тогда поехали, господа хорошие!
Марин и Абрамов возвратились в «паккард», а Ларцев с Кузьминским уселись в «опель», который, подождав, пристроился в хвост американцу, и покатили. За Триумфальной иностранная парочка ушла направо и, дважды вильнув в Тверских-Ямских, остановилась у мраморного с золотом подъезда, над которым полукругом сияла надпись «Казино», а под ней, уже в линеечку, "Бар. Ресторан".
"Паккард" еще не заглушил мотор, когда с криком: "Борис Евсеевич!" по скользким от немыслимой гладкости ступеням скатился швейцар в форме латиноамериканского генерала и распахнул заднюю дверцу. Но к этому моменту с переднего сиденья уже выскочил на тротуар Абрамов и сказал холую с угрозой:
— А меня и не узнаешь, Павлуха. Плохо мышей ловишь. Смотри, уволю.
Швейцар заполошно замахал руками:
— Григорий Александрович! Это вас-то не узнать!
— "На миг умерьте ваше изумленье", — процитировал Абрамов и, кивком указав на стоявших уже у «опеля» Ларцева и Кузьминского, спросил: — А вот их узнаешь?
— Никак нет, — бодро доложил Павлуха.
— Ну и дурак, — удовлетворенно сказал Гриша. — А перед тобой великий футболист Ларцев и знаменитый писатель Кузьминский. У знаменитости все должно быть знаменито: и лицо, и одежда, и друзья.
— Господи, да как же, как же! — умилился швейцар. — Милости просим!
— Джон с шофером при машине, а ты, Вавик, с нами. Потом будете сменяться, — отдал приказ своей свите Борис Евсеевич и пригласил дорогих гостей: — Константин, Виктор, в пещеру, в пещеру!
Они прошли через игорный зал в ресторан. Вавик, не вынимая руки из правого кармана, замыкал шествие. В игорном зале четверо заядлых игроков торчали у рулеточного колеса, трое — у расчерченного белыми линиями зеленого стола для девятки, да один задумчивый посетитель маячил за стойкой бара. В ресторане было занято лишь два стола. Пустынно и оттого прохладно еще было в залах.
Устроились в полукабине на шесть персон. Вавик знал свое место и в полукабину не полез, а уселся за пустой столик поблизости. Подошел метрдотель; изображая бурную радость, раскрыл объятия и, продемонстрировав в улыбке работу хорошего дантиста, интимно справился:
— Итак?
— Все мое, — сказал Борис Евсеевич. — На четверых.
— А может, мы и не захотим твое? — задрался Кузьминский.
— Захотите, Витя, потому что лучше моего здесь ничего нет.
Метр удалился отдавать распоряжения. Нетерпеливый Кузьминский рвался в бой:
— А когда туда, Боренька?
— Выпьем, поедим, а потом и туда. Не суетись, Витя, еще рано, успокоил его Борис Евсеевич и спросил у Константина: — Когда сегодня ваши начинают?
— Суббота. В пять, в семнадцать ноль-ноль.
— Ну вот, — удовлетворенно кивнул Марин. — У нас в запасе час пятнадцать. Как раз успеем.
Конечно, они успели. Без пятнадцати пять Борис Евсеевич, расплачиваясь, дал команду стоявшему в отдалении (деньги принимал официант) метру:
— Маркела позови.
И появился Маркел. Вообще-то не Маркел, а Марк, но могущественному Борису Евсеевичу нравилось называть его Маркелом.
— Как идут дела, Маркел?
— Тьфу, тьфу, не сглазить, вроде все в порядке.
— Тогда веди нас, Сусанин.