Парад теней
Шрифт:
— На кой хрен нам брудершафт, Жора? Еще из стаканов прольем ненароком. Неизвестно как, но мы уже на «ты». А поцеловать тебя я и так поцелую. Дарья потянулась к нему через крышку рояля. Он помог ей: на вытянутой шее подставил щеку, и она поцеловала ее.
— За тебя, Даша.
— За меня так за меня! — бесшабашно поддержала она. Опять осушили по стакану, но на этот раз хоть печеньица пожевали. Она опять потянулась к нему и опять поцеловала. Уже сильно плыла певица Дарья.
— За что? — с ласковой насмешкой
— Ты тупой и неумный, если не понимаешь, что для меня сделал. Ты принес покой. Ты сделал мое горе настоящим. Был ужас оттого, что мой друг убил мою подругу. А теперь другое горе о потерянных друзьях, но оно спокойней. Как же тебе объяснить? Да ни черта ты не можешь понять вообще! Ты толстокожий, равнодушный, бесчувственный и наглый супермен. Высказавшись, она решительно обогнула, на ходу слегка качнувшись, загогулину рояля и, подойдя, обняла его за шею. Пришлось ей высоко поднять руки. — Боже мой, какой же ты здоровенький!
Она замолчала и щекой, ухом прижалась к его груди. Будто врач, прослушивающий легочные хрипы. Где-то у солнечного сплетения он ощутил ее неподатливые маленькие груди, и желание возникло в нем. Он осторожно обеими ладонями сжал ее талию. Ладони сошлись. Нежное и нервное тело было под ними. Нельзя. Нельзя пользоваться неконтролируемой женской распахнутостью. Нехорошо это. И поэтому — нельзя. Он опустил руки и, положив подбородок на ее макушку, смотрел в окно, усмиряя в себе желание.
Обрезанные по глаза рамою окна, перемещались вдоль забора головы Берты и Константина. Его аккуратный пробор и ее цветастая шаль.
— Берта и Константин возвращаются, — предупредил он.
Дарья оторвала щеку от его груди, откинулась, чтобы увидеть его глаза, увидела и бесстрашно потянулась полуоткрытым ртом. Жаждущими губами она раздвинула его безвольные губы. Вечность продолжался этот поцелуй. Он задохнулся в смертельном нежелании-желании убежать бесовского морока, двумя руками отодвинул ее голову и заговорил, чтобы только оторваться от нее:
— Я видел ваш двойной портрет с Лизой, который нарисовал Даниил.
Она, еще не понимая ничего, механически поправила:
— Написал… — И очнулась. Спросила лихорадочно: — Где? Где?
— Брательник его посмертную выставку в своей галерее устроил. Вы с Лизой Даниилом ощущались как трагически раздваивающееся целое с двумя разными полулицами и тремя глазами в одном алом одеянии.
— Я куплю этот портрет! Я куплю его немедленно! — глухо шептала Дарья.
Внизу усердно топали, оповещая о своем прибытии, Берта и Константин.
— Он не продается.
Она, не снимая ладоней с его плеч, сказала и ни весело, и ни грустно, просто сказала:
— Вот и все, Жора.
— Мы не преждевременно? — громко осведомился снизу Константин.
Но Сырцов не ответил ему, он задал последний вопрос Дарье:
— Почему ты поставила на ее могиле безымянный крест? Ведь, наверное, есть родные и близкие, которые хотели бы знать, где она похоронена? — И крикнул вниз: — Еще пару минут, и мы в вашем распоряжении! — И Дарье: — Как же так, Даша?
— Она сирота, выросшая в краснодарском детском доме. А близких у нее было всего двое: Даниил и я. Осталась одна я. И я знаю, где она похоронена. — Она хотела разозлиться, но не смогла. Только погрустнела. И, чтобы прогнать тоску или забыть про нее, торопливо предложила: — По последней, Жора, да? По маленькой!
Кинулась к роялю, быстро разлила и, заговорщицки сморщась, пальцем поманила Сырцова. Он быстренько подошел, и они быстренько выпили. От спешки попало малость не в то горло, и Сырцов, стараясь, чтоб тихо, закашлялся, Дарья с удовольствием поколотила его по спине и скомандовала:
— Теперь зови их.
— Берта Григорьевна, Константин! Мы ждем вас! — грохнул басом Сырцов.
— Берта переодеваться пошла, — войдя в салон, сообщил Константин и вдруг увидел Дарью, которая стояла посредине, блаженно полуприкрыв глаза, пьяно и виновато улыбаясь, увидел и ахнул: — Мать, да ты в полных кусках!
— Я попрошу! — заплетающимся языком возмутилась Дарья, погрозила пальцем Константину и обрушилась на пуфик, кстати оказавшийся рядом.
Константин кинул проницательный взор на рояль и осведомился у Сырцова:
— Бутылка была полная?
— Вполне, — честно отрапортовал Сырцов.
— Хорошо побеседовали, я бы сказал, замечательно вы тут беседовали, Константин строго посмотрел на Сырцова и строго же предположил: Признавайтесь, как на духу, Георгий: вы напоили девушку с исключительно гнусными намерениями?
— Признаюсь, — серьезно вступил в шутливый разговор Сырцов, но не выдержал тона — начал оправдываться: — Не думал, что она так быстро сломается. Так деловито, можно сказать, умело приступила она к этому процессу.
— Это вы обо мне? — закапризничала Дарья.
— О тебе, голубка, о тебе.
— Вот и великолепно, — разрешила она.
Неслышно прибежала Берта Григорьевна, в момент все поняла и склонилась заботливой курицей над пьяным своим цыпленком.
— Пойдем в постельку, Дашенька. Встанем и тихонечко пойдем.
— В какую такую постельку? — возмутилась Дарья и, бессмысленно махая руками, объявила: — Вон — светло еще! И спать я не собираюсь. А сейчас мы все выпьем за Жору!
— Ты уже выпила за меня, — напомнил Сырцов.
— И еще раз выпьем, — стояла на своем Дарья. Она попыталась подняться с пуфика, но не смогла, чему очень удивилась и захохотала. Отсмеявшись, ни к селу ни к городу спела довольно точно: — То, что было не со мной, помню!
— Понесем, — вздохнул Константин.
— Понесем, — поддержал его Сырцов.