Парадокс добродетели
Шрифт:
С другой стороны, поведение людей и приматов и правда во многом сходно. Эволюционист Чарльз Дарвин одним из первых обратил внимание на сходство в выражении эмоций у человека и других животных: и у тех и у других наблюдается “поднимание волос дыбом под влиянием крайнего ужаса или демонстрация оскала при неистовой ярости”. Такая “общность определенных выражений, – писал он, – становится несколько более понятной, если мы признаем их происхождение от общего прародителя”7 [1] .
1
Цит. по: Чарльз Дарвин. О выражении эмоций у человека и животных. СПб.: Питер, 2001. Перевод под ред. Е. Павловского.
Тот
У шимпанзе самцы доминируют над самками, а насилие встречается относительно часто. У бонобо самки часто доминируют над самцами, насилие встречается редко, а эротизм обычно замещает агрессию. Различия в поведении этих двух видов подозрительно перекликаются с двумя конкурирующими социальными позициями современного человеческого мира: несовпадением мужских и женских интересов, например, или борьбой между иерархией, конкуренцией и силой, с одной стороны, и эгалитаризмом, толерантностью и решением конфликтов путем переговоров – с другой. Шимпанзе и бонобо олицетворяют настолько противоположные представления о базовой человекообразной обезьяне, что их противопоставление стало чем-то вроде поля битвы в приматологии, где каждая из противоборствующих школ настаивает на том, что именно ее вид лучше подходит на роль предков человека. Как мы увидим ниже, идея, будто только один вид – либо шимпанзе, либо бонобо – стоит у истоков нашего поведения, не очень конструктивна. Интереснее было бы понять, почему оба вида так похожи на человека, но каждый по-своему. Контрастность поведения шимпанзе и бонобо перекликается с основным вопросом, волнующим меня в этой книге: почему люди одновременно очень толерантны, как бонобо, и крайне жестоки, как шимпанзе?
В главе 1 мы начнем разбирать этот вопрос, изучая поведенческие различия между людьми, шимпанзе и бонобо. Многолетние исследования показывают, как могут эволюционировать видовые различия агрессии. Раньше агрессивность считалась “одномерным” качеством, уровень которого может меняться от низкого к высокому. Но сегодня мы знаем, что агрессия бывает не одного, а двух основных видов и каждый из них имеет собственную биологическую основу и эволюционную историю. Как я покажу в главе 2, люди явно дуалистичны в отношении агрессии. Мы находимся в нижней части одной шкалы (реактивной агрессии) и в верхней части другой (проактивной агрессии). Реактивная агрессия – это агрессия “горячего” типа, когда выходят из себя и набрасываются на обидчика. Проактивная агрессия – это агрессия “холодного” типа, продуманная и спланированная заранее. Поэтому основной вопрос моей книги превращается в два вопроса: почему мы настолько лишены реактивной агрессии и настолько искусны в проактивной? Ответ на первый поможет понять происхождение нашей добродетели, а ответ на второй объяснит, откуда взялась наша жестокость.
Низкая склонность к реактивной агрессии лежит в основе нашей относительной доброжелательности и толерантности. Толерантность редко встречается среди диких животных, по крайней мере в той радикальной форме, которая характерна для человека. Однако она свойственна одомашненным животным. В главе 3 я расскажу, что объединяет одомашненных животных и человека, и объясню, почему все больше ученых полагают, что современного человека можно считать одомашненной версией ранних людей.
Одна из замечательных особенностей биологии одомашненных животных заключается в том, что ученые обнаруживают у них все больше загадочных признаков, общих для многих неродственных видов. Почему, например, у кошек, собак и лошадей, в отличие от их диких родственников, часто встречаются белые пятна? В главе 4 я расскажу о новых теориях, связывающих эволюцию подобных физических признаков с изменениями в поведении. Количество таких признаков у человека позволяет считать его одомашненным видом. Однако эта догадка, появившаяся у ученых еще двести лет назад, поднимает новый вопрос. Если человек и правда одомашненный вид, то как так получилось? Кто мог нас одомашнить?
Ответ подсказывают
В целом вопрос, как происходит самоодомашнивание, остается открытым, и, скорее всего, для каждого вида ответ будет разным. Ключ к разгадке в каждом случае кроется в том, что именно мешает агрессивным особям доминировать над другими. У бонобо агрессивных самцов сдерживают в основном объединенные усилия самок. Поэтому вероятно, что в основе самоодомашнивания бонобо лежала способность самок наказывать излишне агрессивных самцов. В небольших человеческих сообществах женщины не контролируют мужчин в той же степени, в какой это происходит у бонобо. Вместо этого люди прибегают к радикальному способу решения проблемы мужской агрессии: агрессивных мужчин убивают другие взрослые мужчины. В главах 7 и 8 я рассказываю, как человеческие сообщества используют казни, чтобы заставить строптивых мужчин подчиняться всеобщим нормам. Также я объясняю, почему, по моему мнению, именно самоодомашнивание, основанное на казнях в качестве движущей силы отбора, привело к снижению реактивной агрессии в начале существования Homo sapiens.
Если генетический отбор против реактивной агрессии и правда произошел с помощью самоодомашнивания, то поведение человека должно иметь и другие общие черты с поведением одомашненных животных, помимо сниженной агрессии. В главе 9 я обсуждаю эту идею. Я подчеркиваю, что в этом контексте человека не очень уместно сравнивать с человекообразными обезьянами, потому что со времени жизни нашего общего предка накопилось слишком много эволюционных изменений. Скорее человека нужно сравнивать с неандертальцами, которых, на мой взгляд, можно использовать в качестве модели наших предков, живших до появления Homo sapiens. В главе 9 я привожу обзор данных, указывающих на то, что у Homo sapiens была гораздо более развитая культура, чем у неандертальцев. Эта разница предположительно связана с тем, что агрессивность, свойственная их общим предкам, у Homo sapiens снизилась в большей степени, чем у неандертальцев.
Пониженная склонность к реактивной агрессии повышает способность к толерантной кооперации. Однако это не единственная причина социальной добродетели человека. Важнейшую роль также играет нравственность. В главе 10 мы попытаемся понять, почему нравственная чувствительность, возникшая в результате эволюции, часто заставляет людей бояться критики. Там я делаю вывод, что чувствительность к критике способствовала эволюционному успеху благодаря формированию того же нового социального явления, которое лежало в основе самоодомашнивания, – коалиций, готовых при необходимости осуществлять казни. Нравственные чувства наших предков помогали им соблюдать правила и не совершать преступлений, тем самым защищая их от казней.
Способность взрослых особей (в первую очередь мужчин) сообща организовывать смертные казни стала частью более крупной системы социального контроля, основанной на проактивной агрессии и характерной для всех человеческих сообществ. В главе 11 я рассуждаю о том, как поведение человека в этом отношении сходно с поведением шимпанзе, пусть и сильно превосходит его по сложности. Поскольку проактивная агрессия дополняет реактивную агрессию (а не замещает ее), проактивная, предумышленная агрессия может подвергаться воздействию положительного отбора одновременно с эволюционным подавлением импульсивной реактивной агрессии. Именно благодаря этому люди научились пользоваться неравенством сил для убийства конкретного противника. Это уникальное умение оказалось революционным. Оно привело к появлению в наших сообществах иерархических отношений, намного более деспотичных по сравнению с другими видами.