Парадокс Глебова
Шрифт:
— Превосходная идея, командир! — воспрял духом Боб.
— А пока, в порядке подготовки к встрече с нашими собратьями, Боб займется уроками гаянского языка: мы рассчитывали на большее время, теперь же — кто знает! — возможно, придется сокращать программу.
— Слушаюсь, командир! — обрадовался Хоутон, человек дела.
Кибернетика приняла первые робкие радиосигналы не через восемь, а через два дня. Шелест и Глебов настраиваются вручную, проверяя автоматику. Мы с Хоутоном сидим на диване и наблюдаем, изредка переговариваясь шепотом.
Лица наших друзей возбуждены. Мы не выдерживаем
— Это… действительно позывные ксаны номер тридцать три, — глухо говорит Евгений Николаевич. — Расчеты верны: до Гаяны — несколько месяцев полета…
— Значит, либо часы неисправны… — размышляю я вслух.
— Часы исправны, — уверен Глебов.
— Но тогда выходит, что мы летели со скоростью…
— Четверть миллиона километров в секунду, — заканчивает Глебов. — Приборы скорости у нас тоже не врут!
— Невозможно! — горячусь теперь я. — Невозможно, летя со скоростью меньшей, чем скорость света, пройти расстояние в десять-двадцать раз большее, чем сумел бы пройти сам фотон за это же время.
— Это парадокс! — воскликнул Боб.
— Парадокс Глебова, — сардонически подхватываю я, не подозревая, что уже окрестил новое для нас явление природы, одно из самых грандиознейших во Вселенной.
— Спокойнее, друзья мои, спокойнее, — почему-то смеется командир. — Я преклоняюсь перед темпераментом, но истина…
— Я успокаиваюсь, — покорно произнес Хоутон и, разведя руками, подчеркнуто лениво уселся на диван. — Я даже делаю вид, что считаю веселье командира уместным…
— Старина Боб! — Шелест с силой бьет Хоутона по плечу. — Сохранилась ли в тебе хоть толика воображения?
— Моего запаса хватит надолго, — ворчит Хоутон.
— Так почему ты не воспользуешься им? — удивляется Шелест. — Нельзя же просто игнорировать какое-нибудь явление только оттого, что оно тебе раньше не было известно и никем не описано.
— Ты хочешь, командир, попытаться найти этому парадоксу объяснение?
— А почему бы и нет?
— Но ведь старик Эйнштейн… — хочу напомнить я.
— Эйнштейну принадлежат и такие слова, — прерывает Глебов: — «Я считаю вероятным, что принцип постоянства скорости света в его обычном понимании действителен лишь для пространства с постоянным гравитационным потенциалом».
— Значит, возможно…
— Ну почему бы и нет?! — снова повторяет Шелест.
— Что ж, — скачал Хоутон, — допустим, пространство имеет кое-где свойство сжиматься в гармошку, и тогда мы, летя с одной и той же скоростью, пронижем больше «морщин»… А?
— Браво, Боб! — восхитился Евгений Николаевич. — Я вижу работу смелой, хотя и наивной мысли. Такой строй воображения вполне приличествует даже физику, то есть тому, кто украшает род человеческий…
— Выкладывайте-ка лучше свою точку зрения, — предложил я, причисляющий себя скорее к лирикам, нежели к физикам. — Вас ведь так и подмывает высказаться, Евгений Николаевич. Будто нам незаметно…
— Не скрою, — согласился Глебов. — Как нам известно, мы летим с собственной, приборной скоростью, не превышающей скорости света. Так что старик Эйнштейн не может обижаться на нас. Но вместе с тем среда, то есть окружающее нас пространство… Гм, как бы это выразиться сочнее, Боб?
— Черт его знает, почему… — вежливо помог Хоутон.
— Благодарю, я не ошибся в вас. Так вот, пространство тоже несется со страшной силой и в ту же сторону, что и мы. Понятно?
— Подобно тому как самолет в попутном струйном течении высоких слоев атмосферы летит по отношению к Земле со скоростью, намного превышающей его собственную, воздушную скорость? — подхватил я.
— Вот, вот. Вероятно, и мы попали в какое-то необыкновенное по размаху и силе, но уже космическое струйное течение! — согласился Глебов. — Мы столкнулись с загадкой космоса.
— Туго же придется на обратном пути, — задумался Хоутон. — Сейчас оно помогает. Но когда мы полетим домой, оно станет встречным. Не скоро мы доберемся до Земли.
— А что помешает нам возвращаться другим маршрутом? — возразил Шелест. — Ведь когда гаянцы летели к нам, они не встречались с этим явлением! Если оно, как предполагает Глебов, узкое течение пространства, то мы можем возвращаться обходным путем, не попадая в него!
Разговор закончился на палубе звездолета: нам захотелось еще раз встретиться с космосом, будто он мог подсказать разгадку тайны нашей скорости.
Шелест и Хоутон сидели в креслах, думая каждый о своем, а я наблюдал за Глебовым.
Евгений Николаевич стоял на носу звездолета, скрестив руки на груди, и сосредоточенно всматривался в чрево Галактики.
«Почему мое мышление, — подумал я, — не выходит из круга аксиом, не отрывается от уже изученного и открытого другими, а он устремляется в первобытный лес фактов, прокладывает свои тропинки?»
Почему?
Таким вот — стоящим на носу звездолета, с руками, скрещенными на груди, смело смотрящим в лицо Вселенной — я запомнил Евгения Николаевича Глебова на всю жизнь…
Глава четвертая
ГАЯНА!
1
Мы приближаемся к планетной системе звезды № 13 созвездия Ориона, которую сами гаянцы называют Фело. Вокруг нее вращается Гаяна.
Связь установлена…
Мне трудно описать эффект, вызванный нашим появлением в космосе. Читатель, наделенный даже сотой долей хоутоновского воображения, как-то сможет представить себе, что творилось на планете, когда гаянские радиостанции космического наблюдения поймали наши позывные и первые слова гостей с неизвестной им планеты… говоривших на чистейшем гаянском языке!
— Все равно, — уверял Боб, — что познакомиться с осьминогом, сочиняющим трактат о теории относительности на японском языке!
Поскольку в нашем экипаже лучше всех освоил гаянский язык Боб Хоутон, прирожденный полиглот, командир поручил ему вести связь с планетой, пока дело не коснется вопросов космонавтики.
Боб взялся горячо: он успевал рассказывать о Земле и печальном исходе гаянской экспедиции, достигшей острова Пито-Као, о нашем полете и каждом из нас.
Сильнейшее впечатление и на гаянцев и… на нас (как это ни удивительно!) произвела весть о космических струйных течениях. На них — понятно почему; оказывается, космические струйные течения совсем недавно были предсказаны кем-то из ученых Гаяны! А вот то, что и мы взволновались, требует пояснения.