Парадокс Ромео
Шрифт:
На телефоне сбросил очередной звонок Нины и сам набрал номер. Как только произошло соединение, быстро произнес:
– Спустись на улицу. Я буду около подъезда.
И дал отбой.
Свой ход он сделал. У противника на размышления час.
Двор был темен и глух, это рождало умиротворение. От мусорных бачков несло гнилью, и Всеволод отошел, чтобы запахи не мешали думать.
Конечно, он понимал, что происходило. Понимал, что окружающие от него хотят вполне конкретных действий, но не собирался поступаться своими принципами. Если он начнет у
Звонок. Лелик все-таки вышел. Он ищет его.
Всеволод достал телефон, глянул на экран – это опять была Нина.
– Эй, пацан!
После светлого экрана темнота двора казалась абсолютной.
– Время не подскажешь?
Всеволод опустил глаза к телефону, чтобы ответить. Подошедших он так и не разглядел.
– Боже мой! Ну, почему ты пошел один? Я сейчас же звоню в полицию! Вызываю «Скорую». Ушибы надо зафиксировать.
– Мама! Хватит!
Наклоняться было тяжело. В голове начинало болезненно пульсировать. Вывихнутая рука гудела, рождая нехорошее желание ее отрезать. Зудел отбитый при падении бок. Они просто ударили и отобрали телефон. Денег не было, сто рублей – если вдруг понадобится куда-нибудь поехать – не считаются. Ну, и еще перепачкался он здорово. Куртку можно выбрасывать.
– Почему ты не дождался девочек? Они побежали за тобой! Ты говорил с Леликом? Что он сказал? А! – вскинула руку к губам мама. – Это он тебе так отомстил? Вы подрались?
– Мама!
Надо было разуться, но сил на это не осталось.
– Я поняла, – гробовым голосом сообщила мама, – он подослал своих дружков. Боже мой! Как хорошо, что вы больше не общаетесь!
Она присела, расшнуровывая ботинки сына.
– Мама! – вырвался из ее рук Всеволод. – Дай мне все сделать самому!
Он ушел в комнату с сильным желанием хлопнуть дверью. Но у них так было не принято. Пришлось ждать, когда мать, возмущенная его поступком, сама уйдет. Запиликали сигналы вызова. Она звонила отцу.
Всеволод, кривясь и шипя сквозь зубы, опустился на кровать. Больше всего волновала рука. Завтра занятие по музыке. С переломом он там наиграет. И даже ушиб не позволит нормально играть! Удачненько это он сходил. Зато теперь можно никому ничего не говорить и не доказывать. Пока все заживет, пока сойдут синяки.
Боль в голове накатила, разлилась. За закрытыми глазами прыгали всполохи, взрывался фейерверк.
«Как жаль, что у человека нет кнопки выключения. Хотя бы на время», – успел подумать Всеволод и уснул.
Вокруг снова было темно. За окном шуршало. Все еще шел дождь. Или это уже падал снег?
Кресло около стола скрипнуло.
– Папа! – прошептал Всеволод.
– Я был сегодня в гимназии, говорил с Романом Сергеевичем…
Лица отца не видно, но легко можно представить, как он сидит, как смотрит, слегка наклонив
– Зачем?
Собственный голос рождал неприятную боль в голове. Она холодными осколками рассыпалась по телу, иголками отзывалась то в руке, то в боку, то возвращалась обратно в затылок.
– Я так понял, что никто не в курсе, что произошло, – тихо произнес отец. – Я уже договорился с Павлом Семеновичем, он отдаст списанный лабораторный телескоп. Его привезут, как только появится машина.
– Папа! Зачем? – Шевелиться тоже было больно. Всеволод представил себя пешкой, сбитой резвым наскоком коня. И лежит эта пешка на боку и не может встать.
Кресло застонало. Пришедшая за этим тишина показалась зримой. Она превратилась в мягкий мармелад, еще тягучий, свежеприготовленный. Он залеплял уши, рот, нос. Он норовил задушить.
Надо вырываться. Надо идти ферзем. Бездействие губительно. Необходимо движение!
– Мать верно говорит: это Лелик подстроил?
– Папа! Прекрати! – От крика голова раскололась надвое. – Это случайность.
– Слишком уж все сошлось для случайности. Ну, спи. Завтра поедем в институт, тебя там посмотрят.
Какой институт? Волновало другое.
– Камбоджа, – пробормотал Всеволод. – Столица – Пномпень, река Меконг.
– Об этом сейчас не может быть и речи!
Кресло скрипнуло последний раз – отец уходил.
– Я не могу брать в долгую экспедицию конфликтных людей. Вы у меня передеретесь через неделю, а мне работать надо.
– Папа! – Всеволод попытался сесть.
Надо задержать отца, надо все объяснить. Произошедшее – одно сплошное чертовское недоразумение.
Темнота вдруг навалилась на него. Показалось, что потолок опустился. Штора замоталась вокруг шеи. Оставалось только закрыть глаза.
Он не проснулся, а выпал из небытия. По телу растеклась звонкая тишина, словно оно вдруг стало стеклянным. Было страшно двигаться, потому что тогда, нарушая все законы логики, тело рассыпалось бы, взорвалось болью, которая… Которой почти не было.
Слегка гудела голова, и немного саднило руку. Глядишь, сегодня можно будет играть. Запястье опухло, но пальцы работали.
На фоне все еще темной шторы маячил темный силуэт.
– Папа? – Всеволод неожиданно легко сел. Прислушался к себе. Внутри была пустота. – Что ты тут делаешь?
– Ничего-ничего, лежи.
Отец стал приближаться, но делал это как-то подозрительно медленно.
– Сколько времени?
Голосом он заставил все предметы вернуться на свои места. Никто никуда не шел. Все стояли. Отец тоже. Только чуть повернулся к нему. Легкий сквозняк шевелит шторы. Всеволод зажмурился. Страх метнулся по углам сознания и затих. Рано паниковать, ничего страшного не произошло.
– Уже девять, – тихо ответил отец.
– А почему темно? – спросил Всеволод. Никуда страх не делся, тут был, рядышком, сеял тревогу, заставлял всматриваться в окна. Там опять была ночь! Он проспал так мало?