Паранойя. Почему я
Шрифт:
– И поэтому использовать влюблённого мальчонку кажется тебе отличной идеей, – сделав затяжку, с ухмылкой бросает он и смотрит таким взглядом, что я чувствую себя какой-то сукой. Щеки, будто хлесткой пощечиной, опаляет стыдом.
– Я не собираюсь его использовать. Просто приведу на ужин, покажу раз и… Не надо так на меня смотреть! – взрываюсь, понимая, что мои объяснения не выдерживают никакой критики. Долгов начинает смеяться, чем окончательно выводит из себя. – Нет, а что ты смеешься? Как я, по-твоему, должна каждый раз объяснять Можайскому, что не ночевала
– А почему ты вообще должна ему что-то объяснять? – вводит он меня в ступор. Довольно странный вопрос. Особенно, от мужчины, у которого есть взрослая дочь.
– Может, хотя бы потому, что я живу в его доме?
– Так не живи и не придется выдумывать всякую херь. Тебе восемнадцать лет. Вольна уйти и строить свою жизнь так, как тебе хочется, тем более, что материальных проблем у тебя не будет. Дом, машину я тебе куплю, учебу оплачу, счет на твое имя открою, ну, и всякая мелочевка – это само собой, – все это он говорит таким тоном, словно я какая-то недалекая дурочка. Что меня естественно, задевает. Но я проглатываю обиду и, как можно спокойней, произношу:
– Деньги, Сережа, меня волнует в последнюю очередь. Я тебе уже говорила, у меня есть кое-какие накопления. Я работала в тату-салоне плюс папины алименты, так что если бы дело было только в этом, то ушла бы и без твоих щедрых предложений о содержании.
– Настюш, я знаю, что тебе не нужны мои деньги, – снисходительно улыбнувшись, заверяет он. – Ты же понимаешь, что я имею в виду…
– Понимаю, – смутившись, спешу свернуть эту тему.
– Тогда в чем проблема?
– В том, что папа Гриша не позволит мне так просто уйти и жить самостоятельно. Я уже пыталась, и он тогда высказался предельно ясно.
– И что же предельно-ясного этот мудак сказал? – уточняет Сережа вкрадчиво. Он вроде бы стоит все в той же расслабленной позе, но я чувствую исходящие от него волны гнева. Пусть они направлены не на меня, но мне все равно не по себе. Никогда не забуду, с какой жестокостью он избивал ударившего меня мужика. Я тогда отчётливо поняла, что он вполне способен убить, а может и убивал… Поэтому любая его агрессия пугает меня.
– Настя, – окликает он, отчего я вздрагиваю, все ещё находясь во власти своих жутких размышлений. Он же продолжает. – Если этот старый хрен угрожает тебе чем-то…
– Ничем конкретным он мне не угрожает, просто я знаю, если уйду, двери моей семьи закроются для меня.
– Семьи? – вырывается у Сережи смешок, а я вся внутренне подбираюсь, догадываясь, что он сейчас скажет. – Это, Настюш, той «семьи», из-за которой тебе, как бездомной, приходится перекантовываться в отеле и искать защиту у мимо проходящих мужиков?
– Не надо так, Серёж, – прошу тихо, отводя взгляд. Я знаю, что он прав, и мне очень стыдно за пофигизм родных, но у меня больше никакого нет. – Как бы там ни было, они – моя семья…
– Я тебя умоляю, Насть, не неси эту клишированную муть. Какая это, нахрен, семья?! – скривившись, как от зубной боли, тушит он сигарету. Я же, втянув с шумом воздух, чтобы не сорваться и не наговорить лишнего,
– Серёжа, пожалуйста, давай ты не будешь в это лезть, иначе мы поругаемся. У меня есть сестра, я к ней очень сильно привязана и хочу участвовать в её жизни. Я и так уже потеряла подругу, выбрав тебя, не ставь меня ещё и перед таким выбором.
– Насть… – собирается он что-то возразить, но встретившись со мной взглядом, лишь поджимает с досадой губы и, тяжело вздохнув, берет свой бокал. Несколько долгих минут он, молча, потягивает вино, глядя, будто сквозь меня, а потом все же устало сообщает. – Выбирать рано или поздно придётся. Решить конфликт полюбовно у нас с твоим папкой Гришкой не получится.
От его слов по коже пробегает озноб, а в груди поселяется тяжесть. Сглатываю тяжело и тихо отзываюсь:
– Пусть лучше поздно. Мне тоже, Серёжа, как и тебе, нужно время.
– Тогда о чем мы здесь говорим?
– О том, что ты не будешь вмешиваться в то, как я решаю вопросы со своей семьей! – произношу твердо, хоть и боюсь в очередной раз нарваться на вспышку гнева, но Серёжу, похоже, веселит мой ответ.
– Ну, решай, Настюш, – с ухмылкой дает он добро, и закинув в рот горсть кешью, добавляет. – Только учти, если мне что-то не понравится, не плачь и не проси за своего додика.
Хочу возмутиться, но тут у Сережи начинает звонить телефон. Смотрю на него с беспокойством. В такой час вряд ли могут быть хорошие новости, и чутье меня не подводит. Сережа, взглянув на дисплей, рывком поднимается с места и уходит в спальню. Через несколько минут раздается его мат.
– Что? Какая еще свадьба? – цедит он на повышенных тонах. От угрозы и бешенства в его голосе у меня внутри все обмирает. На автомате убираю со стола, а сама не могу не вслушиваться в довольно странный разговор.
– А ты куда смотрел? – орет Долгов.
Естественно, бабка Клава вновь начинает стучать по батарее, но Сереже хоть бы хны, продолжает в том же духе.
– Слушай сюда, если этот олух женится, я лично приеду и оторву башку и ему, и его певичке, и тебе заодно! Вы че там, ох*ели совсем?! У него все четко прописано, пусть два года сидит на жопе ровно, иначе его из Лас Вегаса вперед ногами вывезут. Мне вот щас только с вами возиться не хватало…
Дальше он говорит тише, и не разобрать, но того, что я услышала, хватает, чтобы загрузиться. Пока мою посуду, пытаюсь понять, в чью жизнь можно столь беспардонно вмешиваться, и выводы приходят сумасшедшие. Господи, неужели у Долгова есть сын на стороне?
Эта мысль ошарашивает, хотя удивляться в общем -то нечему, но для меня все равно, как обухом по голове.
Не знаю, сколько я сижу на кухне, переваривая свои домыслы. По полу тянет от приоткрытого окна, и у меня замерзают ноги. Иду в спальню, чтобы взять носки. Серёжа, повернувшись лицом к окну, все еще говорит по телефону, поэтому на цыпочках пробираюсь к своей цели.
– Выйди отсюда! – останавливает меня раздраженный голос.
Замираю и не мигающим взглядом смотрю в искаженное злостью лицо.