Парашюты на деревьях
Шрифт:
Аня сняла пятнистую куртку, ступила на крыльцо, а Шпаков дернул меня за плечо, кивком головы поманил идти вместе с ним.
Дверь в сени оказалась незапертой. Втроем мы бесшумно подошли ко второй двери, нащупали ручку. Аня открыла. Немец приподнял голову, протянул руку к винтовке, ожидая, что скажет эта промокшая женщина в берете.
— Можно мне войти? — спросила она по-немецки.
Из сеней нам хорошо были видны через открытую дверь двухъярусные нары, а возле них ряд выставленных солдатских сапог с широкими голенищами. Значит, мы попали в казарму. Солдаты похрапывали под шум дождя. Из дома тянуло
— Да, да, — ответил солдат и не спеша поднялся из-за стола, держась правой рукой за ствол винтовки. Он сделал шаг навстречу Ане и негромко, чтобы не тревожить сон остальных, спросил: «Что случилось?»
— На крыльце больная женщина, помогите…
Едва солдат перешагнул порог, как мы со Шпаковым наложили ему кляп, заломали руки и без лишнего шума вытащили во двор. Аня закрыла за нами обе двери. Ничто не указывало на то, что мы подняли тревогу.
Пленного отвели в поле, присели возле канавы и допросили. Оказалось, что мы попали в расположение связистов пехотного полка, который ожидает своей отправки на фронт. Ясно, нас интересовало, известно ли солдатам что-нибудь о русских парашютистах.
— О да, мы все предупреждены, — закивал головой пленный. — Мы должны из-за них более бдительно нести службу даже здесь, в тылу.
— Так что же ты нарушил указание — спал на посту? — спросил Мельников по-русски.
Но немец не понял его. Тогда Иван Иванович сложил ладони и, положив на них голову, закрыл глаза.
— Понимаешь, почему спал на посту, спрашиваю? Служить надоело, что ли? Вот доложим Гитлеру, всыплет он тебе по толстому заду, — и жестом показал, как это получится.
Хотя мы все устали, промокли, но такая угроза Мельникова немцу развеселила нас. Немец опустил голову, произнес упавшим голосом:
— Надоель война. Плёх жизнь зольдат.
— Смотри ты на него: так уж и надоело! Готов ивоевать бросить! Не трогай только фатерлянд и его самого. Небось, на русском сале такой зад наел, может, не один дом наш сжег, детей стрелял…
Ценных сведений мы от пленного не получили. Полезно было только узнать, что о нашем нахождении предупреждены здесь все — и гражданские жители, и воинские части.
К ГОЛЬДАПУ
Через трое суток на рассвете мы подошли к городу Гольдап. Хотя мы передвигались только ночами, но по тому, что нам довелось видеть, создалось впечатление, что природа в этих местах очень живописная. Пологие холмы во многих местах покрыты лесами, кустарниками. Часто встречаются извилистые ручьи.
На огороженных пастбищах мы часто видели коров. Они здесь дневали и ночевали, пегие, крупные. Когда мы убедились, что они ночью остаются в загонах без всякого надзора, мы иногда заворачивали туда, чтобы попить воды, которая завозилась в цистернах для скота. Вода была чистая, колодезная, мы пили ее с удовольствием. Животные были рады появлению людей: они вставали, подходили к нам. Как-то Юзик Зварика не удержался, потрепал тучную корову по шелковистой шее. Корова доверчиво лизнула его руку своим шершавым языком.
— Ишь, какая ласковая!..
Юзик по-хозяйски
— Скот у них хороший, крупный, — сделал он заключение. — Подай-ка, Зина, ведро. Попробуем молочка.
Зина взяла возле цистерны ведро и поднесла его Юзику. Юзик начал доить. Тугая струя гулко ударила в жестяное дно. Шпаков забеспокоился:
— Перестань, Юзик!
Но вдруг передумал и сам же предложил!
— Давай, только по-быстрому. Остальные проследите, чтобы никто не нарвался.
Что и говорить, молоко все пили с жадностью, но сдерживались, чтобы не перепить — берегли свои желудки. Один Мельников пренебрег осторожностью, за что и был наказан. Следующий день доставил ему немало хлопот…
Едва отошли от загонов, как напоролись на противотанковые надолбы «зубы дракона». Точно такие же, как под Инстербургом. Они белели в темноте, словно обглоданные, обветренные и омытые дождем кости каких-то доисторических великанов.
Попадались на пути и бесконечные ряды проволочных заграждений на восточных склонах, тщательно запрятанные в землю доты. От них тянулись извилистые линии окопов, большей частью к какому-либо из хуторов.
Мы приближались к облюбованному на карте лесу, чтобы остановиться на дневку, отдохнуть, подкрепиться и, если позволят обстоятельства, хотя бы немного просушиться, потому что почти все дни дождило. Нам осталось пройти каких-нибудь метров сто негустым кустарником, как из лесу навстречу нам вышел человек. Из-за правого плеча его торчал ствол винтовки. Нам очень хотелось, чтобы он прошел мимо, не заметив нас, потому что сразу выдать свое местонахождение — значит, навлечь усиленные прочески леса, облавы. Мы залегли. В предутренней тишине нам издалека слышно было его «кхе-кхе». Человек шел не спеша и набрел прямо на нас. Пришлось задержать его. Это был дряхлый старик. Я снял у него с плеча винтовку старого образца с непомерно длинным стволом, ощупал его, ища другое оружие: могли же быть у него и гранаты или что-либо еще. Старика знобило — то ли от страха, то ли оттого, что было в самом деле прохладно. Кашлять он перестал. Придя в себя от растерянности и сообразив, кто перед ним, старик очень сожалел, что встретился с нами.
— Я всю ночь нарочно громко кашлял и хлопал в ладоши, — он развел руки со скрюченными старческими пальцами, — топал ногами, чтобы отпугнуть призраки, — в отчаянии говорил он. — И надо же такому случиться, что набрел просто на вас. И откуда вас принесла нечистая сила? — едва не плача, горевал он. И тут же сам ответил на свой вопрос: — Да что и говорить, всей Пруссии известно, откуда вы и кто такие. Мы дали ему высказаться, а затем предложили идти с нами. Старик не сопротивлялся. Когда мы подошли к опушке, он показал место своей «засады».
— Такая старая кляча, а землю взбил, как молодой жеребец, — проворчал Овчаров.
— Теперь мы караулим вас и день и ночь — такой приказ получили от полиции. На дежурства выходят все цивильные, — пояснил старик. — Вот и меня, старого, заставили. Нет теперь для вас места здесь, в Пруссии. Тут все против вас. Посты и посты. Вся Восточная Пруссия в постах: солдаты, полиция, жандармерия, теперь вот и мы тоже на посту…
— Снимаю тебя, старик, с поста, — впервые за много дней улыбнулся Шпаков.