Паразиты сознания
Шрифт:
И это с предельной ясностью объясняет, отчего паразитирующим на уме вампирам так важно, чтобы об их присутствии никто не догадывался; чтобы человек не сознавал, что они сосут из него жизненные соки. Человек, одержавший над вампирами верх, становится для них вдвойне опасен, поскольку в нем пробуждаются силы самообновления. Видимо, в таких случаях вампиры пытаются покончить с ним иным способом: натравить на него других людей. Следует вспомнить, что смерть Бетховена наступила после того, как он, покинув дом сестры после какой-то непонятной ссоры, гнал несколько миль под дождем в открытой повозке. Обобщая множество разрозненных фактов, мы обнаруживаем, что именно в девятнадцатом веке крупные творческие личности впервые начинают сетовать на то, что «мир ополчился против них». Гайдн и Моцарт, напротив, встречали у своих современников любовь и понимание. Как только талант уходит из жизни, пропадает и общая к нему неприязнь: вампиры мозга ослабляют свою хватку, у них и без того есть за кем присматривать.
По истории литературы
За исключением этих очевидных фактов я не очень преуспел в изучении вампиров мозга. Я бы, пожалуй, предположил, что в небольшом количестве они присутствовали на Земле всегда. Возможно, что христианское понятие дьявола исходит из смутного, интуитивного сознания той роли, которую вампиры играли на протяжении истории человечества: их вожделения завладеть умом человека, обратив его во вред всему живому, всем жителям Земли. Но обвинять вампиров во всех бедах человеческой цивилизации было бы ошибочным. Человек — это животное, стремящееся возвыситься до бога. Многие из наших бед — неизбежный побочный эффект направленного на то усилия.
У меня есть на этот счет теория, которую я попытаюсь изложить для завершения мысли. Я склонен считать, что во Вселенной существует множество цивилизаций подобных нашей, и ими также движет стремление к развитию. На ранних этапах эволюции любую цивилизацию заботит в основном то, как обуздать природную среду, как одолеть врагов, как вдоволь обеспечить себя пищей. Но рано или поздно наступает момент, когда трудности начального этапа уже преодолены, и тогда цивилизация может обратиться взором в глубь себя, вкусить радость полета мысли. «My mind to me a kingdom is» «"Мой ум для меня королевство" (англ.)·, — сказал когда-то Эдуард Дайер. Так вот, когда человек приходит к осмыслению того, что его ум — королевство в самом прямом смысле, огромная неизведанная страна, вот тут он и переступает ту черту, что отделяет животное от бога.
И я подозреваю, что вампиры мозга существуют тем, что отыскивают цивилизацию, близкую уже в своем развитии к той точке, где происходит скачок на качественно новый уровень, и начинают на такой цивилизации паразитировать, занимаясь этим до тех пор, пока в конечном счете ее не изведут. Последнее, правда, не является для них самоцелью, ведь тогда им придется разыскивать новый питающий их организм. Единственно, чего им нужно, это чтобы та колоссальная энергия, что выделяется при поступательном движении эволюции, питала их как можно дольше. Следовательно, целью вампиров является не допустить, чтобы человек прознал о мирах, скрытых в нем самом; следить за тем, чтобы его внимание рассеивалось наружу. Думаю, невозможно усомниться в том, что войны двадцатого века — преднамеренная затея вампиров. Поэтому более чем вероятно, что Гитлер, как и де Сад, был еще одним из числа отягченных злом «оборотней». Мировая война, равная по масштабу концу света, не отвечала бы их интересам, а вот затяжные войны масштабом поменьше устраивали бы их идеально.
Как повел бы себя человек, доведись ему уничтожить или хотя бы прогнать вампиров мозга? Первое, что за этим последовало бы, — это, наверное, чувство небывалого облегчения ума, освободившегося наконец от гнетущего бремени; прилив сил и энтузиазма. Первый такой прилив наверняка ознаменовался бы рождением многочисленных шедевров мирового искусства. Человечество уподобилось бы детям, выпущенным из школы в день последнего звонка перед каникулами. А потом человек обратил бы свою энергию в глубь себя. Он перенял бы наследие Гуссерля (кстати, весьма примечателен тот факт, что именно Гитлер распорядился убить Гуссерля, причем как раз тогда, когда работа последнего вот-вот должна была увенчаться новыми открытиями). Человек неожиданно ощутил бы себя хозяином силы, в сравнении с которой водородная бомба кажется просто свечкой. Возможно, не без помощи таких стимуляторов как мескалин, он бы впервые сделался обитателем мира ума, точно так же, как сегодня является жителем Земли. Он бы пустился исследовать просторы своего сознания подобно тому, как Ливингстон и Стэнли исследовали Африку. Ему бы открылось, что в нем самом существует множество воплощений его собственного "я", наивысшие из которых олицетворяют то, что у наших предков носило бы имена богов.
Есть у меня и еще одна гипотеза, звучащая настолько непредставимо, что я с трудом осмеливаюсь говорить о ней. Суть ее в том, что вампиры сознания, сами о том не ведая, слепо выполняют волю какой-то силы, еще более могущественной. Они, разумеется, способны вызвать гибель любой цивилизации, на которой станут паразитировать. Но если такая цивилизация каким-то образом проведает о нависшей над ней угрозе, то исход неизбежно окажется противоположным тому, который, казалось бы, логически предрешен. Одним из главных препятствий, мешающих эволюции человека, являются его докучливая лень и невежество, привычка плыть вниз по течению, полагаясь на то, что утро вечера мудренее. В каком-то смысле это, пожалуй, представляет для эволюции даже большую опасность (или уж по меньшей мере помеху), чем сами вампиры. Стоит человечеству прознать о вампирах, и сражение уже наполовину выиграно. Если у человека есть цель и вера в ее осуществление, он уже почти непобедим. Получается, вампиры сами могли бы невольно послужить причиной тому, что человек поднялся бы против собственного безразличия и лени. Однако это все так, просто слова...
А вот эта проблема будет посложнее всех моих абстрактных рассуждений. Каким образом можно от вампиров избавиться? Просто взять и опубликовать «изобличающие» их факты? Даже думать смешно. Примеры из прошлого не значат вообще ничего, на них никто не обратит внимания. Надо каким-то образом привлечь к опасности внимание жителей Земли. Я мог бы сделать то, что проще всего: устроить себе телеинтервью или написать ряд газетных статей на волнующую меня тему. Что ж, может, меня и выслушают, хотя, как мне кажется, люди скорее всего просто отмахнутся от меня как от помешанного. Да, действительно, проблема из проблем. Я не вижу какого-либо способа убедить людей — разве что убедить их принять дозу мескалина. Однако нет никакой гарантии, что мескалин принесет желаемый эффект. Иначе можно было бы рискнуть и бухнуть его целую кучу в тот же городской водопровод. Нет, такая затея немыслима. Разум — чересчур хрупкая вещь, чтобы подвергать его риску, когда вампиры сознания, собравшись всем скопищем, только и выжидают момента, чтоб напасть. Теперь ясно, отчего эксперимент на «Трансуорлд косметикс» окончился полным провалом. Вампиры намеренно уничтожили тех людей, как бы предупреждая меня о возможных последствиях. Простому человеку недостает умственной организованности, чтобы оказывать им сопротивление. Вот почему так высок уровень самоубийств...
Я должен узнать об этих созданиях как можно больше. До тех пор пока мое неведение о них так безмерно, они могут со мной расправиться. Когда я о них что-то разузнаю, отыщется и способ, каким можно заставить человечество осознать их присутствие..."
Приведенный мной фрагмент не был, естественно, тем местом, откуда я начал чтение, — цитату я привел из середины книги. Сами по себе «Размышления об истории» представляют пространные суждения о природе паразитов сознания и их влиянии на человеческую историю. Произведение написано в виде дневника — дневника идей, и это неизбежно приводит к тому, что мысли в нем часто повторяют друг друга. В своем повествовании автор пытается, придерживаться какой-то ключевой идеи, но сам то и дело от нее отходит.
Меня несказанно удивило то, как долго у Карела длились сеансы самопогружения. Мне при аналогичных обстоятельствах было бы, несомненно, труднее совладать со своей нервной взвинченностью. Однако, как я понял, уверенность Карела объяснялась тем, что он чувствовал себя в относительной безопасности перед паразитами. В первом сражении он одержал над ними верх, и голову ему вскружило торжество победы. По его словам, основная трудность состояла в том, как заставить людей поверить. Судя по всему, он не считал это вопросом, требующим немедленного ответа. Он понимал, что, если плоды изысканий подать открытым текстом, его сочтут за сумасшедшего. В общем, он повел себя так, как свойственно ученому: прежде чем что-либо публиковать, нужно еще и еще раз выверить и конкретизировать факты. Чего я никак не могу взять в толк (до сих пор не могу), это — почему он не предпринял попытки поделиться с кем-нибудь своими тайными мыслями; хотя бы с женой. Это само по себе свидетельствует о его душевном настрое. Был ли он так уверен в своей безопасности, что полагал, будто спешка теперь и ни к чему? Или его эйфория была просто очередной уловкой паразитов? Что бы там ни было, он продолжал работать над своими записями в твердом убеждении, что победа ему теперь гарантирована; до того самого дня, пока они не толкнули его на самоубийство.
Думаю, можно представить, что я чувствовал, читая эти записи. Поначалу изумленное недоверие (оно, фактически, возвращалось ко мне периодически в течение всего дня), затем волнение и страх. Я бы, наверное, принял прочитанное за бред умалишенного, если б не памятное то ощущение, пережитое мной на крепостной стене Каратепе. Я готов был поверить в существование вампиров мозга. Но что тогда?
Я, в отличие от Вайсмана, не обладал стойкостью достаточной, чтобы удерживать тайну в себе. В меня вселился ужас. Я понимал, что самым безопасным было бы сжечь эти бумаги и сделать вид, что они в таком случае оставят меня в покое. Читая, я то и дело кидал настороженные взгляды по сторонам, и тут до меня дошло, что если они за мной и наблюдают, то это изнутри. Такая мысль нагоняла неодолимый страх, пока я не дошел до места, где Вайсман сравнивает их метод «подслушивания» со слушанием радио. И в этом предположении я увидел смысл. Паразиты, очевидно, гнездятся глубоко в пучине сознания, где-нибудь в «придонном» слое воспоминаний. Подходя к срединным его уровням, они рискуют себя обнаружить. Я заключил, что они, вероятно, осмеливаются подходить близко к поверхности лишь поздно ночью, когда ум утомлен и внимание ослаблено. Этим можно было объяснить то, что произошло со мной на Каратепе.