Парень из Колорадо (Дитя Колорадо)

Как только журналисту из «Бостон глоуб» стало понятно, что из этих двух стариков, составлявших штат «Островного еженедельника», ничего интересного не вытянешь, он посмотрел на часы и прикинул, что успеет – если поторопится – к парому, отплывающему на материк в половине второго. Поблагодарил за время, которое ему уделили, положил на скатерть две купюры, придавил солонкой, чтобы их не унес порыв бриза, и поспешил вниз по каменным ступеням: из внутреннего дворика «Серой чайки» к Бэй-стрит и маленькому городку внизу. Что же касается молодой женщины, сидевшей между стариками, то по ходу разговора она – точнее, ее грудь – удостоилась лишь

Едва журналист «Глоуб» отбыл, Винс Тиг перегнулся через стол, вытащил купюры – обе по пятьдесят долларов – из-под солонки и с выражением глубокого удовлетворения сунул их в накладной карман старого, но вполне пристойного твидового пиджака.

– Что вы делаете? – спросила Стефани Маккэнн. Она знала, как нравилось Винсу шокировать, по его терминологии, «ее юные косточки» (если на то пошло, это нравилось обоим старикам), но на этот раз не смогла сдержать удивления.

– А на что это похоже? – Винс выглядел еще более удовлетворенно. Он погладил клапан кармана, в котором исчезли деньги, и отправил в рот последний кусок сандвича с лобстером. Потом вытер губы бумажной салфеткой и ловко поймал оставленный журналистом пластиковый нагрудник для поедания лобстеров, когда особенно сильный порыв соленого ветра попытался его унести. Шишковатая от артрита рука казалась гротескной, но проделал он все это весьма проворно.

– Мне кажется, что вы прикарманили деньги, оставленные мистером Хэнретти на оплату нашего ланча, – ответила Стефани.

– Ага, зрение у тебя хорошее, Стефф, – согласился Винс и подмигнул второму старику. Дейв Боуи выглядел ровесником Винса Тига, но на самом деле родился двадцатью пятью годами позже. Все зависит от механизма, который достается тебе по лотерейному билету, говорил по этому поводу Винс. И ты живешь, ремонтируя его по мере необходимости, пока он работает. Винс также утверждал, что даже тем, кто перешагнул вековой рубеж – а он твердо намеревался попасть в их число, – жизнь кажется не длиннее летнего полдня.

– Но почему?

– Ты боишься, что я не оплачу счет и повешу его на Хелен? – спросил он.

– Нет… кто такая Хелен?

– Хелен Хафнер, она нас обслуживала. – Винс кивком указал на полноватую женщину лет сорока, собиравшую грязные тарелки со стола на другом конце внутреннего дворика. – Потому что такова политика Джека Муди, который, так уж вышло, владелец этой замечательной едальни, и его отца, если тебе интересно…

– Мне – да, – сказала Стефани.

Дэвид Боуи, проработавший ответственным редактором чуть меньше, чем прожила на свете Хелен Хафнер, наклонился вперед и положил пухлую ладонь на юную и изящную руку Стефани.

– Я знаю, что интересно. И Винс тоже. Поэтому он ходит вокруг да около, чтобы все объяснить.

– Потому что это учеба, – улыбнулась Стефани.

– Совершенно верно, – кивнул Дейв. – И в чем везет старикам вроде нас?

– Вы можете позволить себе учить только тех, кто хочет учиться.

– Точно. – Дейв откинулся на спинку стула. – Именно так. – Он не носил пиджаки – ни классические, ни приталенные, – отдавая предпочтение старому зеленому свитеру. Стоял август, и Стефани полагала, что во внутреннем дворике «Чайки» очень даже тепло, несмотря на дувший с моря ветер, но она знала, что оба старика крайне чувствительны к малейшему похолоданию. В случае Дейва ее это немного удивляло: шестьдесят пять лет и добрых тридцать лишних фунтов. Винс Тиг выглядел на семьдесят (и был вполне подвижным, несмотря на скрюченные артритом руки), но в начале лета ему исполнилось девяносто, и он был худым как щепка. «Фаршированный шнурок» – так называла его (обычно пренебрежительно фыркая) миссис Пиндер, внештатный секретарь «Еженедельника».

– Политика «Серой чайки» такова: официантки несут ответственность за счет, пока он не оплачен, – объяснил Винс. – Джек первым делом предупреждает об этом всех женщин, которые хотят устроиться к нему на работу, чтобы потом они не скулили, приходя со слезами на глазах и утверждая, будто никогда об этом не слышали.

Стефани оглядела внутренний дворик, даже в двадцать минут второго наполовину заполненный посетителями, потом перевела взгляд на обеденный зал, из окон которого открывался прекрасный вид на Лосиную бухту. Почти все столики заняты, и она знала, что со Дня памяти до конца июля очередь в ресторан исчезает только около трех часов дня. Другими словами, управляемый бедлам. И нельзя ожидать, что каждая официантка уследит за всеми своими клиентами, если она едва успевает поворачиваться, разнося подносы с только что сваренными лобстерами и моллюсками…

– Едва ли можно сказать, что это… – Стефани замолчала, задавшись вопросом, а не засмеет ли ее эта парочка, которая издавала свою газету еще в те времена, когда не существовало такого понятия, как минимальная заработная плата.

– Честно? Это слово ты никак не можешь найти? – сухо спросил Дейв и взял сандвич. Последний на блюде.

«Честно» заканчивалось у него на «а», совсем как «ага», то самое слово, которое означало у янки «да» и «да ну?». Стефани училась в Цинциннати, штат Огайо, и когда приехала на Лосиный остров, чтобы пройти стажировку в «Еженедельнике», поняла, что ближайшее будущее – безнадега, еще слово, рифмующееся с «ага» в речи жителей Штата Попутного Ветра [1] . Чему она могла здесь научиться, если понимала одно слово из семи? А если бы продолжила просить их повторить только что сказанное, как скоро они бы решили, что имеют дело с классическим случаем врожденного идиотизма («йдитизма», как сказали бы на Лосином острове)?

Университетская программа стажировки была рассчитана на четыре месяца, но уже на четвертый день Стефани решила вернуться в Цинциннати, когда Дейв отвел ее в сторону и сказал: «Не сдавайся, Стеффи, все придет само». И точно, пришло. Разом, буквально в одночасье, она начала понимать местную речь. Словно чудесным образом лопнули пузыри, которые затыкали ее уши. Она полагала, что не сумеет говорить, как они, даже прожив тут до самой смерти, но понимать? Этой чести она удостоилась, да-да.

– Да, именно его, – согласилась Стефани.

– Такое слово если и присутствует в лексиконе Джека Муди, то используется исключительно для прогноза погоды, – отметил Винс и тем же тоном добавил: – Положи сандвич, Дэвид Боуи, нельзя тебе больше толстеть. Клянусь, ты уже превратился в хряка.

– Насколько я помню, мы не женаты, – ответил Дейв, отправив в рот очередной кусочек сандвича. – Неужели ты не можешь рассказывать ей, о чем тебе хочется, не цепляя меня?

– Ну не нахал ли? – покачал головой Винс. – И никто не объяснял ему, что нельзя разговаривать с набитым ртом. – Он перекинул руку через спинку стула, и дувший с залитого солнцем океана ветер отбросил со лба тонкие седые волосы. – Стеффи, у Хелен трое детей от шести до двенадцати лет и муж, который от нее сбежал. Она не хочет уезжать с острова и едва сводит концы с концами, работая официанткой в «Серой чайке», потому что лето здесь чуть сытнее скудной зимы. Ты следишь за ходом моих мыслей?

– Да, будьте уверены, – отозвалась Стефани, и в тот самый момент к ним подошла женщина, о которой они говорили. Стефани обратила внимание, что на ней толстые компрессионные колготки, не скрывавшие полностью варикозных вен, а под глазами у нее – темные мешки.

– Винс, Дейв. – Хелен кивнула красотке, чьего имени не знала. – Видела, как удрал ваш приятель. Спешил на паром?

– Точно, – ответил Дейв. – Вдруг вспомнил про неотложное дело в Бостоне.

– Ага. Вы закончили?

– Скоро уходим, – ответил Винс, – но принеси чек, если не затруднит, Хелен. Дети в порядке?