Шрифт:
Опустевшая привокзальная лавка томилась от одиночества в ожидании прибывающих путников, которые ежедневно, а порой ежечасно согревают её теплом своего тела в холодные зимние дни. Замёрзший фонарь обволакивающий тусклым светом вход в здание железнодорожного вокзала и беседку, установленную рядом с ним для людей, дремлющих в ожидании поезда, последовал примеру лавки и предался не менее глубокой экзистенциальной грусти. Мелкие хлопья снега накрывали белым полотном треснутый асфальт и заледеневшую от холода грязь, а старый уборщик хромая на левую ногу медленно копошился за следом ними, попутно очищая лопатой те места, где лужицы из хлопьев начинали превращаться в небольшое деревенское озеро, покрытое плотным льдом.
Так для фонаря и лавки пролетали дни, месяца и годы. Они могли лишь наблюдать за течением жизни, но не принимать в ней участия. Наблюдали за смехом и слезами прохожих людей торопящихся непонятно куда и зачем, за сменой ветреной холодной зимы на размеренную и теплую весну.
– Как думаешь, фонарь, куда они постоянно бегут? – спрашивала лавка, наблюдая за очередью на первый утренний рейс в городской автобус.
Фонарь задумчиво глядел за толпою и не торопился давать ответ. Сгорбившаяся под тяжестью бремени жизни бабушка толкала полного сил юношу пытаясь, протиснутся в салон автобуса первой и занять наиболее хорошее и удобное место, а юноша делал вид, что не слышит её просьбу, слушая в наушниках громкую музыку заглушающею уличный шум и голоса.
– Не знаю, дорогая лавка, так происходит каждое утро. – отвечал фонарь, продолжая наблюдать за борьбой людей друг с другом.
– Посмотри, ведь их не так уж и много сегодня! – вскрикнула лавка, указывая на количество людей, – мест как раз хватает на всех, только одному человеку придётся ехать стоя.
Фонарь, задумчиво оглядывая людей, попытался подсчитать количество ожидающих и толпящихся, соотнося их с количеством уже сидящих внутри. Закончив подсчёт он, улыбнувшись, ответил:
– И правда, лавка. Если они вели бы себя спокойно, уже давно бы все сели по своим местам и спокойно отправились по своим делам.
Прищурив взгляд, заметно ослабевший в точности от неизбежной старости, лавка продолжала наблюдать за толпой, иногда поглядывая на настенные часы, установленные на верхней части вокзального здания.
– Так почему же они не могут разобраться и уступить друг другу, не создавая проблем никому, скажи мне, фонарь? – задавала вопрос лавка, но уже с грустным оттенком в голосе.
Однако ответа от фонаря сразу не последовало. Он долго молчал и смотрел, ожидая, что может быть, кто-нибудь из них поймёт, что если не создавать панику и не торопится, можно уже спокойно отправиться в дорогу. Фонарь всё смотрел и смотрел на людей, пока, наконец, автобусная дверь не захлопнулась, а водитель не завёл двигатель, аккуратно выводя машину на проезжую часть и уезжая прочь. Одни ярко улыбались, смотря в телефоны, другие разочарованно смотрели в окно, третье углубились в тяжёлый дремучий сон. Стоящим остался тот самый юноша, который слушал музыку и не давал пройти бабушке вперёд себя.
– И я том же думаю, милая лавка, – задумчиво проговорил фонарь, опуская взгляд на заснеженный забор окружающей место, где он установлен. – Они так заняты своими собственными демонами, совсем не замечая того, что если помочь другим людям избавиться от демонов своих, можно подарить свободу самому себе.
День для них тянулся муторно, но вечер обещал всё исправить.
Сумерки окутывали улицы, погружая их в ночную темень, оставляя между ними маленькие острова освещённые светом под фонарными столбами. Для людей, бегущих на работу, или же для тех кто, не торопясь возвращался домой, подобие островов служили ориентиром во тьме, подобно отметкам на географической карте у моряков.
Небо продолжало усеивать обледеневшую землю сетчатыми снежинками, в то время как молодой парень, которого уже давно ожидают, лавка с фонарём бредёт по городским улочкам, с удовольствием выдыхая дым и пар изо рта. Каждый будний день он возвращался домой из города на вечернем междугороднем поезде. Множество людей живущих в прибрежных к городу поселениях были такими же, как и он. Однако между ними была разница, заключенная в их душах и сердцах, в их внутреннем отношении к жизни. Лица других путников выражали радость и удовлетворение жизнью, в то время как внутри они глубоко страдали желанием что-либо изменить и не способности найти на это силы. Парень же всегда выглядел задумчивым и раздосадованным, хотя сердце его и душа питалось любовью к многоэтажным домам, автомобильным пробкам, к смеющимся прохожим и любовным парочкам. В нем всегда хватало сил пройти половину города пешком, а если нужно и весь город, поэтому его ноги очень редко ступали в общественный транспорт, за исключением поезда, ведь до его поселения протекало расстояние в восемьдесят километров, поэтому ему приходилось жертвовать пешей прогулкой. Вот и сегодня он, как и всегда не торопясь направлялся через весь город к вокзалу. Его взгляд созерцал горящие витрины магазинов понемногу готовящихся к закрытию, свет из окон панельных домов делился с ним своим теплом не давая замёрзнуть зимним вечером. Несмотря на то, что ему приходилось видеть такую картину ежедневно, каждый раз впечатление было как при первом знакомстве с городом, в который он любился с первого звука. Так сильно он влюбился в него, так крепко он хранил эту любовь в себе, что словами этого не передать.
Конец ознакомительного фрагмента.