Парфюмер звонит первым
Шрифт:
Таня придвинула к себе телефон и в сотый, наверное, раз набрала номер. За сегодняшний день она уже успела выучить его наизусть: Ленин домашний. Как было бы хорошо, если б он ответил! Нет. Глухо. Все тот же веселый автоответчик.
Теперь попробуем мобильный. Она его тоже за сегодняшний день вызубрила на память. Нет, та же песня: абонент не отвечает или временно недоступен…
Таня положила трубку, и тут телефон вдруг зазвонил сам. Она вздрогнула. Гудки далеко разносились в опустевшем офисе. Пару мгновений просидела неподвижно, не решаясь ответить. В голове вдруг
Ф-фу, какая же чушь лезет в голову!
Она стряхнула с себя оцепенение и взяла трубку.
– Добрый вечер, Танюшка, – проговорил такой знакомый, милый голос.
– Привет, Валерочка! – обрадовалась она. Обрадовалась даже больше, чем если бы то оказался Глеб Захарович. Или даже Леня.
– Что это ты до сих пор на работе сидишь, а?
– Работаю, Валерочка, можешь себе представить! – весело отозвалась Татьяна. Вот кого ей не хватало больше всего в этом городе: ее отчима. Человека, который всегда выслушает, накормит, поймет, даст совет.
– Как прошла твоя презентация?
Отчим был единственным человеком в Москве (помимо, естественно, босса в центральном офисе), который знал, что у нее сегодня важный день: представление проекта заказчику. Таня даже маме ничего про презентацию не рассказала. Если бы мама знала, она уже с утра отправилась бы в церковь: молить бога за успех дочери. И названивать с вопросами: «Ну, как все прошло?» – начала бы не в десять вечера, как Валерочка, а еще в полдень. А потом раззвонила бы о Танином успехе всем своим клушкам-подружкам. Ни к чему Тане столь пристальное внимание к собственной персоне. Вот отчим – другое дело. Он тоже болеет за ее успехи, да, может, и побольше маминого, но сдержанно, по-мужски. Без ажитации. Поэтому с ним и делиться приятно.
– Все прошло нормально, Валерочка, – проговорила Таня в трубку. – Просто прекрасно. Заказчик доволен.
– Поздравляю.
– Спасибо.
– Тогда почему ты до сих пор в офисе сидишь? Надо успех праздновать.
«Может, сказать ему про Леню? Все-таки отчим – полковник ФСБ. Если не поможет, так хоть совет даст?» Искушение было велико, но в итоге она решила: «Нет, пока не надо. Рано Валерочку будоражить. Попробуем справиться собственными силами».
– Да рано, Валерочка, праздновать. И не с кем, честно говоря. Вот потому и сижу, – улыбнулась она. И соврала: – К тому же надо срочно исправить в концепции отдельные мелкие недостатки.
– Хватит-хватит, не засиживайся в конторе-то, – по-отечески пробурчал Валерий Петрович. – От работы после семи вечера все равно никакого толку нет.
– Это у тебя нет, потому что ты ранняя пташка. А я сова. Я к ночи только раскочегариваюсь.
– У тебя ничего не случилось?
– Да нет. А почему ты спросил?
– Да голос у тебя какой-то…
– Да нет, что ты! А как ты там, в Москве, без меня? – Таня срочно принялась переводить разговор на другую тему.
– Скучаю.
– Как твое здоровье? Давление? Не шалит?
Прошедшей зимой отчим загремел в госпиталь: давление двести двадцать на сто, микроинсульт. Мама, Юлия Николаевна, тогда развела панику. Высказывалась в смысле, что скоро, мол, хоронить Валерия Петровича придется. Татьяна на нее только цыкала. Уверяла, что Ходасевич так просто не сдастся и проскрипит еще до ста лет. До ста не до ста, но в тот раз отчим выкрутился на удивление даже быстро. Теперь только давление сам себе дважды в день мерил да атенолол с анаприлином временами пил.
– Врач говорит, что у меня давление, как у двадцатилетнего: сто двадцать на семьдесят.
– Не врешь?
– Святой истинный крест.
– Как там мама? – задала дежурный вопрос Татьяна.
– Прекрасно. Цветет и пахнет.
– Передавай ей привет от меня. И поцелуй.
– Привет передам, целовать не буду.
Отчим и ее мама развелись, когда Таня была совсем девочкой. И все эти годы Валерий Петрович отношения с бывшей женой поддерживал, но своего снисходительно-усмешливого отношения к ней не скрывал.
– Как там у вас в Москве погода?
– Дожди обложные. Льет пятый день, с утра до вечера.
– А у нас уже жара.
– Можно позавидовать.
– Нечему завидовать, Валерочка, все равно я не на пляже, а в офисе парюсь.
– А ты береги себя. Работа не волк, в лес не убежит.
– Кто бы говорил.
– Как раз я-то имею право. Я пенсионер, а стало быть, бездельник.
– Ну, вот и я на пенсии отдохну.
– Лучше начинай прямо сейчас.
От легкого, ни к чему не обязывающего трепа с отчимом у Тани потеплело на душе. Подумалось: что бы ни случилось, хотя бы один человек всегда будет на ее стороне. А то сегодня, из-за дурацкого исчезновения Лени, ей временами стало казаться: она одна, совсем одна – против всех. Против всего оставшегося мира. И весь мир на нее ополчился. Абсолютно весь, включая директора «Юлианы» Глеба Захаровича с его дурацкими вопросами-«подловками». Поэтому она сказала от всего сердца:
– Спасибо, Валерочка, что ты позвонил.
– И тебе спасибо.
– А мне-то за что?
– За то, что ответила. За то, что у тебя все хорошо. Ты же знаешь, – голос у отчима слегка дрогнул, – когда тебе хорошо, и мне хорошо.
«Стареет Валерочка, стареет, – подумалось Тане. – Раньше от него подобных излияний было не дождаться».
Они распрощались и положили трубки, и Таня быстро засобиралась: она и впрямь рискует всю жизнь за работой просидеть, и ведь все равно никто не оценит.
Сегодня она поедет домой на машине, решила Таня. Хватит, нагулялась уже. Да и за окном темнотища, а в этом городе, как показывает история с Леней, бывает весьма неспокойно.
Таня проснулась за пятнадцать минут до будильника: свежая, бодрая и, как ни странно, в предвкушении чего-то радостного. Кажется, ей снилось что-то хорошее, а вот что конкретно, она не могла вспомнить.
Она, по заведенной привычке, попила кофе на балконе. Солнце еще грело слабо, по-утреннему, но опять обещало дневную жару. Яркие блики скакали по широкой реке. За буксирчиком расплывались сверкающие усы.