Паргоронские байки. Том 5
Шрифт:
– А… о… не, господин, работаю целыми днями не покладая рук! – заверил Бубоч. – Сегодня на рынок просто шел, инструментов купить и подкормки для мясной горы! Говорят, если раковинами подкармливать, то витаминов и минералов больше будет. Правда, что ли?
– Правда, – нетерпеливо взмахнул рукой Латриум. – Но ты о наложнице моей говори.
– А, да!.. Ну вот иду я, иду, думаю о том, как хорошо у нас все в гхьете обустроено, спасибо его милости и барону доброму, а тут гляжу – смертная бесхозная!.. Ну как бесхозная смертная?.. это не дело!.. Ох, ох, вот я и хотел
Латриум пристально уставился на Бубоча, а тот моргал честными и глупыми глазами. В свои слова он сейчас и сам верил, да и были-то они практически правдой. Так что Латриум ничего крамольного не увидел и на Бубоча не разозлился, а вот на нодохома – очень даже.
– Какого хера у тебя по гхьету нодохомы катаются и моих наложниц жрут? – брюзгливо спросил он, приглашая Эртугео чаю попить.
Бубоча снова с собой не посадили, а в сторонке поставили. И покушать ничего не предложили уж. Бароны от народа уже слишком далеки. Мещанина бы, может, пригласил бы еще, а его, простодемона – спасибо, что не бьет.
После таких новостей-то.
– Да не могу я за каждым нодохомом уследить, – сказал Эртугео почтительно, но твердо. – За ними легионеры следить должны, это к ним нодохомы приписаны. Он, верно, из Четырнадцатого легиона… я, кстати, поэтому и пришел. Известить о вопиющем случае непослушания. Десятеро каких-то чрепокожих убили гохеррима.
– Всего десятеро?.. Гохеррим-то, видать, хилый был.
– Это уж я не знаю, как там у них вышло. Может, он раненый был или спал. Или это из его собственной центурии были чрепокожие, и он не ожидал нападения.
– Ожидал или нет… гохерримы всегда ожидают нападения – это чушь, – рубанул ладонью Латриум. – Охо-хо, Эртугео… Что у нас в легионах творится? Нодохомы катаются где попало, чрепокожие своих центурионов убивают…
– Паргорону конец, – поддакнул Эртугео, прихлебывая чай из блюдца. – Загниваем.
– Все эти гохерримы. Как им нечего делать стало, так сразу все под откос пошло.
– При Гламмгольдриге-то получше было.
– Да, при нем-то все свое место знали.
– А теперь что? Разброд и шатание.
– И бушукский заговор.
– И не говорите. Бушуки – наше проклятье.
– Но что войн нет – это хорошо, конечно. Нас дергать перестали по пустякам. А то раньше, гляди-ка, тысячи лет не проходило, чтоб на какую-то войну не потащили. И ты все бросай, иди. Гхьет бросай, наложниц бросай… а у меня урожай не убран!
– И не говорите. Одних недоимок сколько!
Гхьетшедарии еще с полчасика пили чай и обсуждали упадок нравов. Потом наконец вспомнили о Бубоче и сказали ему, что дальше не его печаль, с чрепокожими они сами разберутся. Что вовремя донес – то молодец, за то ему награда положена. За доносы награду всегда честно платят, а то никто доносить и не будет. Целых пять астралок барон Бубочу вручил, да еще и зелья бушуков рюмку лично поднес.
– А теперь пошел отсюда вон, – велел Латриум. – Верни его, откуда взял, Эртугео.
Барин щелкнул пальцами – и Бубоча понесло сквозь пространство, да и шлепнуло прямо возле барской усадьбы. Ну а оттуда до кэ-станции было уж недалеко – туда Бубоч и потопал. И так много времени дурно потерял.
На кэ-станции и очереди-то не оказалось. На рынок все с утра идут, а возвращаются под вечер уже. Это он, как непутевый, посреди дня собрался.
Мужики там уже пьют вовсю, небось.
У Бубоча урчало в животе. Баре-то все это время сидели и жрали, а Бубоч стоял и смотрел. Так что он побыстрей поднялся по ступеням, коснулся колышущейся арки, что суть то же кэ-око, только большое, и сказал:
– Мпораполис, рынок.
Можно вообще сказать просто «рынок». Он во всем Паргороне один. Зачем второй, если из любого конца Чаши можно в него перенестись? Было бы два, так все бы ходили в тот, что побольше и получше, а второй бы и совсем зачах.
За перемещение, конечно, платить нужно. Толику памяти кэ-миало отдать. Но чего бы и не заплатить? Демоны, даже самые низшие, живут вечно. Памяти много. Событий тупых и неинтересных много. Почему бы и не отдать кэ-миало память о том, как утром отложил личинку?
– Я не приму воспоминание о том, как ты совершил акт дефекации, – с легким раздражением сказал обслуживающий станцию кэ-миало. – Вы все пытаетесь этим платить. Я понимаю, что у храков жизнь однообразная, но должны же быть границы.
– Да ладно, возьми, – вежливо попросил Бубоч.
– Все кэ-миало связаны в общую сеть. У нас единый разум. А из-за вас он сильно засорен информацией о том, как испражняются храки. Неприемлемо. Все вы в первую очередь сплавляете всякое дерьмо.
– Сплавляем, – согласился Бубоч. – Возьмешь? Ты возьми. А я тебе потом еще принесу.
– Не возьму, – наотрез отказал кэ-миало. – А если будешь настаивать, наложу на тебя запрет на кэ-услуги.
Бубоча это напугало. Он один раз получал такой запрет, на целый год. Ох и скучный то был год! Кэ-око работать переставало, если он в него смотрел, так домашние его все гнали, чтоб не мешал шоу и сериалы смотреть.
И на рынок он целый год не ходил, сыновей с дочерьми посылал. Оно и неплохо вроде, ноги трудить не нужно, да сыновья ведь вечно какую-то дрянь покупали, деньги пробухивали, да в драки ввязывались, а один вообще зачем-то сдох. А дочери потасканными возвращались, даже самая младшая, которая еще без сисек. Заманили на кулек конфет, она и вернулась потом зареванная – конфет-то так и не дали.
Да и опять же – и по городу не погулять, и с мужиками в кабаке не посидеть.
И так целый год!..
Правда, нет худа без добра. Бубоч в тот год зато к литературе пристрастился, читать полюбил. Вроде как даже немножко поумнел.
– Ты Бубоч, да? – спросил его кэ-миало. – Вижу твою историю потребления. Да, ты немножко поумнел. Вот и заплати мне чем-нибудь из прочитанного, хоть раз принеси пользу обществу.
– Какому обществу?
– Обществу кэ-миало. Поработай сеятелем хорошей информации. Ты отдашь в кэ-сеть хорошую книжку, и потом все смогут ее там прочитать и заплатить нам еще больше.