Пархоменко(Роман)
Шрифт:
И Центральный Комитет принимает новый план наступления. Троцкого отстраняют от руководства операциями Красной Армии на юге.
Ленин пишет приказание полевому штабу об отмене изжившей себя директивы наступать через донские степи на Новороссийск.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Одиннадцатого ноября 1919 года в село Большая Михайловна по укатанной бурой дороге въехала большая группа всадников с несколькими санями, запряженными парами. Из села часа четыре тому назад выгнали деникинцев. Кое-где из снега торчат поломанные сани, и,
Сталин — в ушастой шапке, края которой слегка закуржевели, — отрясая снег с валенок, поднялся на крыльцо дома. За ним шли Ворошилов, Буденный, Щаденко. Когда они уже вошли в дом, к крыльцу подъехал Пархоменко, вызванный Сталиным из Самары, где Пархоменко лечился от малярии и «переутомления». Войдя в дом, он сел у порога на скамью возле рукомойника и, сбрасывая ледышки с усов, внимательно прислушивался к тому, что говорилось на совещании.
Сталин и на примере недавних боев — разгром корпуса Шкуро буденновцами, победа под Касторной, а также и на примере Царицына, — говорит, что в гражданской войне могущество конных масс для сокрушительного маневра неоспоримо. Опыт доказал это. Уже сейчас плоскости Российской равнины превратились для белых в откос. Надо сделать этот откос еще круче, чтобы если уж падать белым в море, так падать с хорошей вышины. И затем Сталин предлагает создать конную армию.
— Это будет первый опыт сведения кавалерийских дивизий в такое крупное соединение, как армия, — опираясь концами пальцев о стол, говорит он не спеша, прямой, спокойный. — Такого кавалерийского соединения, как армия, в прошлом ни у кого не было, в ученых трудах об этом ничего не написано. Но что ж, в ученых трудах господ военных тоже мало написано о возможности существования Советской республики.
И он медленно оглядывает присутствующих, как бы безмолвно читая опыт их жизни, ту книгу истории, которую они создают.
— История есть развитие, — говорит он, — и теперь развитие общества и науки перешло к рабочему классу. Ученые книги суждено писать рабочему классу. Мы это доказывали, и чем дальше, тем сильнее будем это доказывать.
Реввоенсовет южного фронта принял предложение Сталина. Выбран Реввоенсовет Первой Конной: Буденный, Ворошилов, Щаденко.
Пархоменко был чрезвычайно доволен. Еще недавно в Самаре, когда он говорил о важной роли коня, ему возражали: почему и откуда возьмется конь в центре, когда там и человеку-то есть нечего? И, вспоминая возражавших, Пархоменко думал: «Вот Ламычев-то порадуется».
Заседание продолжается. Идут разговоры о том, как устроить и как лучше организовать войска, как устранить нехватки и неполадки и каких лучших командиров и бойцов куда назначить.
Уходя, Сталин остановился возле Пархоменко и, слегка дотрагиваясь до его груди, мягко сказал:
— Напоминаю: не останавливайтесь ни перед какими препятствиями, товарищ Пархоменко, чтобы снабдить Конармию, сделать ее более сильной и стойкой. Вас мы поставили на очень ответственную работу, хотя, быть может, и не эффектную на первый взгляд.
Лицо Пархоменко покрылось розовым румянцем радости и гордости от большого доверия наркома. Он стоял выпрямившись, с широко раскрытыми глазами. Он хотел сказать
— Учитывая опыт Царицына, думаю, что враги наши будут реветь.
Сталин улыбнулся:
— Само собой разумеется, что они будут реветь, потому что мы их бьем. Но надо заставить их реветь и потому, что мы много везем угля в Москву.
Так Пархоменко был назначен особоуполномоченным при командарме Первой Конной.
Станции Донбасса были загружены захваченными эшелонами, водокачки взорваны, технический персонал убежал с белыми, не было ни продовольствия, ни угля. Пархоменко сортировал эшелоны, доставал хлеб, отправлял уголь в центр. Надо напомнить, что на другой день после создания Первой Конной появилось циркулярное письмо ЦК РКП(б) к партийным организациям о борьбе с топливным голодом. А добывать уголь было очень трудно. Много рабочих ушло в Красную Армию, много погибло от эпидемии сыпняка, много было убито деникинцами, а многие, скрываясь от голода, ушли в деревню. Пархоменко организовал на узловых станциях, например Лопасне и Дебальцеве, бригады рабочих, открывал депо и помогал бригадам ремонтировать мертвые паровозы и вагоны, чтобы потом эти паровозы и вагоны могли везти снаряжение и пищу в Первую Конную. И как приходилось трудно, видно хоть бы из того, что на станции Дебальцево стояло сто двадцать паровозов, а замерзло из них восемьдесят, и за ремонтом этих восьмидесяти пришлось наблюдать все время самому. А тут сообщили кстати, что на ближайших станциях появились банды белых, и тогда Пархоменко мобилизовал рабочих и поехал разгонять эти банды.
Конармия стремительно приближалась к Ростову.
Возле Таганрога, на станции Матвеев Курган, когда уже стало ясно, что Ростов падет не сегодня-завтра, Пархоменко назначили комендантом и начальником гарнизона Ростова.
Нахичевань взяли в самое рождество. Ока Городовиков, комдив-4, ехал по пустынному городу, выбирая дом для ночлега. Один из домов на вид показался ему достаточно теплым. Городовиков постучался в дверь особняка.
— Чей дом? — спросил он у лакея, открывшего дверь.
— Коннозаводчика Мирошниченко.
«Э, постой, погоди, — думает Городовиков, — никак, старый знакомый? Когда-то в Сальских степях служил я у тебя табунщиком и пастухом».
Вошел. Электричество освещало большую столовую, громадный буфет красного дерева и белый стол, на котором играл хрусталь, розовым блестели поросята, багряно отливали окорока и в серебре струились большие рыбы.
— А где хозяин? — спросил Городовиков.
— Убежал.
— Не пропадать же столу, — сказал Городовиков и велел позвать гостей.
В час ночи пришли гости: Ворошилов, Буденный, Щаденко, Пархоменко. Гости с хохотом читали билетики из бристоля с фамилиями гостей, лежавшие поперек хрустальных бокалов. Как много знакомых фамилий! Где-то они, эти генералы, купцы, спекулянты, епископы? Где-то они встречают рождество?
Ворошилов шел вокруг стола и пальцем один за другим сшибал с бокалов белые квадратики. Обойдя стол, он сел на хозяйское место и сказал:
— Хотя в нашей программе и не значится встречать рождество, но все же отказать хозяину неудобно. Прошу садиться, товарищи.