Пари на красавицу
Шрифт:
— Это касается твоей сестрёнки.
Ненавижу эту стерву.
— Сводную. Она мне не сестра. Три…
— Неважно. Мне нужна твоя помощь. Ты же всегда «за» ей насолить, я знаю. Да все знают.
— Четыре…
— Помоги затащить её в койку. Буду должен.
Пять так и не прозвучало… Ого. Чёрт какой. Смог-таки заинтересовать…
Заинтересовать? Нет, неправильно выразилась. Скорее поразить. Поразить своей феноменальной тупостью. Да! Вот так будет вернее.
— Ты того? — многозначительно
— Да нет. Ты не так поняла…
— Да так я поняла, так. Ты больной озабоченный полудурок. Иди лечись.
Подхватываю вещи и болтающуюся на спинке стула сумку, рывком подрываясь из-за стола. Не буду ждать Анику с Борькой, догонят. Нахрен. От дебилов нужно держаться подальше. Вдруг это заразно и передаётся воздушно-капельным.
Нифига. Догоняет. Слышно, как топают по глухому полу коридора его найковские кроссы в три моих зарплаты. Приставучий мажоришка.
— Мальвина, стой! — из принципа игнорирую. — Мальвина! Параша… Тьфу, блин, прости… Покровская!
Торможу, без особого воодушевления оборачиваясь на голос.
— Параша — это то, куда я засуну твою башку, если ещё раз так назовёшь!
— Ладно, ладно. Прашечка, так лучше?
— Не лучше. Зови по фамилии. Это раздражает меньше всего.
Прасковья, Праша, Прашечка… Параша, чтоб её. Мамочка у меня огонь. Знала, как подгадить любимой доченьке. Мне, конечно, очень приятно, что меня назвали в честь покойной прабабушки, но это имя в наше время как объявление на лбу крупными буквами: «тренировка чувства юмора, стеби сколько душе влезет. Грустный ослик всё вывезет. Выбора нет».
Народ и отжигал в меру своей соображалки. Самое распространённое, конечно же: «Девушка Прасковья, из Подмосковья…». Каждый второй доморощенный ловелас считает своим долгом спеть эту серенаду. Но Глеб пошёл дальше и оказался ещё оригинальней, сыграв на других нотах. Мальвина, блин. Сам ты Буратино, поленом бы тебя по роже.
— Окей, Покровская, — примирительно вскидывает руки Глеб. Какой покладистый. Это потому что ему от меня что-то надо. Но надолго его всё равно не хватит. Снова начнёт обзываться. Собственно, одна из причин, почему он меня так раздражает. Я его не трогаю, хрен ли меня касаться? Хорош же всё было! Год жили-не тужили, обоюдно не вспоминая друг о друге, зачем портить идиллию? — Выслушай всю ситуацию, — меня подзывают поближе в духе: тсс, иди чё покажу. Класс. Будто я первоклашка, а он педофил, приманивающий меня конфеткой… И видимо я первоклашка. Потому что подхожу.
— Ну давай, вещай свой гениальный план, — милостиво разрешаю я. — Я настроила локаторы.
— Ты ж с сестрой своей не ладишь.
— Это вопрос или утверждение?
— Утверждение. Но вопросительное. Так как?
— Ну… допустим у нас контры.
— Контры? Да вы друг дружку не перевариваете.
Это так заметно? В универе мы почти не пересекаемся. У неё своя компашка, у меня своя. А вот дома, сука, делим на двоих ванную. И это мой личный болючий чирей на заднице. Болючий, гнойный и мерзкий.
— Ближе к делу, товарищ. Ближе к делу, — тороплю я.
— Не хочешь её проучить? Бабы мстительные, я знаю, — ух ты ж, с какой самоуверенностью заявляет. Прям гуру женской психологии выискался.
Вырвавшийся из меня смешок больше напоминал хрюканье.
— Проучить? Подложив под тебя? Ты настолько хреново тр*хаешься, что секс с тобой сплошные мучения?
Ага. А вот уж и не такой самоуверенный. Теперь Глеб смотрит на меня, словно мысленно заряжает кольт и лупит пулю мне точно в лоб.
— Можем чуток задержаться на пары, и я, не отходя от кассы, докажу тебе обратное.
Меня только что не передёргивает.
— О, нет. Спасибо. Это тоже самое, что искупаться с бомжами в бассейне.
— Обижаешь.
— Да? А кто не далее, как на прошлой неделе обучал в подсобке Машку с параллели ораторскому искусству?
— Ты имела в виду: оральному? — хмыкает Воронцов. То, что их застали и сплетни быстро разнеслись по универу его мало волновало. Порой складывалось впечатление, что его вообще ничего в жизни не волнует.
— Я имела в виду: у меня нет желания пачкаться об твои хламидии. Они ещё не надумали составить петицию?
— Какую?
— Ну типа: долой триппер, требуем абсолютную монархию и полный соцпакет!
В ответ с тяжёлым вздохом закатывают глаза. Ща как в черепе затеряются, потом не найдём.
— Мальвина, у тебя язык без костей!
Какое мудрое наблюдение. Нобелевку в студию.
— Ты учебник анатомии только на разделе половых органов открывал? В языке костей вообще нет.
Глеб нетерпеливо отмахивается, всем видом показывая, что такие детали его мало беспокоят. Мол, это был оборот речи, чего прикопалась?
— Так что по Лерке? — не унимается он.
— А что по Лерке?
— Поможешь?
— В чём?
— Мне нужно её закадрить.
— Стоп. Только что было про койку.
— Это приятный бонус. Но первостепенно мне надо, чтоб она в меня втюхалась.
Класс. Ещё лучше. Накачать эту клушу снотворным так-то попроще, чем искать гипнотизёра.
— А сам что, уже не справляешься? Как же твоё природное обаяние, харизма и мешок денег вместо цветов?
— Скажем так, они её не особо впечатлили.
— Надо же. Я даже слегка зауважала Лерку. Правда её не впечатляет никто, кроме неё самой, так что не считается.
Моя «сеструндия» (плеваться хочется от этого слова) пусть и дура набирая, но себе цену знает. Она — это не дурочки с потока, у которых при одном виде на Воронцова слюни чешутся и в одном месте течёт… Стоп, не так. Наоборот… А, нет. Всё правильно.
Я согласна, Глеб собой неплох: высокий, смазливо симпатичный, богатый, полный комплект короче, однако…. Но девчат, камон, объективно, он кабелина. Не объективно — просто козёл.