Пари с морским дьяволом

Михалкова Елена Ивановна

Ничего не получилось. Тогда она осторожно заползла к мужу под одеяло.

Сергей, не просыпаясь, сгреб ее своей огромной лапищей, прижал к себе, так что не пошевельнешься. Лежать было неудобно, сверху давила его рука, но почему-то на этот раз она заснула и доспала без всяких сновидений.

Накануне они так и не пришли к единому решению. Бабкин настаивал на том, что они должны что-то предпринять. «Мы не можем бросить команду и пассажиров на чувака, который убивает легче, чем завтракает!» «Еще как можем! – возражал Макар. – Это вообще не наше дело. Расскажем

в полиции о своих изысканиях – и пусть сами разбираются со всеми Будаевыми, мертвыми и живыми».

«А если это он угробил мальчишку?! – шепотом рычал Сергей. – Ты молодец: нашел ответы на все вопросы и успокоился! Но тут настоящие люди, а не фишки в игре. Муромцев опасен! Завтра доктор догадается о чем-нибудь, и будет на корабле одним доктором меньше!»

«И что ты предлагаешь? Напасть, связать, запереть в трюме? Команда скрутит тебя раньше, чем ты доберешься до Муромцева!»

Так они и шипели друга на друга, пока Маша не потребовала от обоих заткнуться. Тут Илюшин, который держался только за счет нервного возбуждения, сник от усталости, и сразу бросилось в глаза, как плохо он выглядит. Макар стал похож на эльфа, только очень страшненького: позеленевший, с заострившимися скулами и сизыми провалами кругов под глазами.

Бабкин буквально на себе утащил друга в его каюту, уложил в постель и не ушел, пока Макар не уснул.

Вернувшись, он долго плескался в раковине, сердито фыркая и что-то бормоча. В конце концов Маша велела ему прекратить бегемотить, а он в ответ огрызнулся, что нет такого слова, а она в ответ бросила, что не ему учить ее, есть такое слово или нет. Затем оба замолчали и с растерянностью посмотрели друг на друга.

– Вот так и происходят убийства на бытовой почве, – с кривой ухмылкой резюмировал Бабкин.

Убийств с Маши было достаточно, независимо от почвы. Поэтому она просто подошла и сунулась мужу в шею, запыхтела, как ежик, молчаливо извиняясь, и Сергей растаял и согласился признать, что глагол «бегемотить» имеет право на существование.

Перед сном они немного поговорили ни о чем. Ни один не хотел касаться болезненной темы. И только уже засыпая, Маша вдруг спросила шепотом:

– Значит, ты думаешь, Антона тоже… За что?

Бабкин долго молчал. Она уже решила, что муж уснул, когда тот отозвался:

– Парень мог увидеть, как Муромцев уплывает. Если он стоял на вахте, капитану пришлось что-то соврать ему.

«А у мальчишки потом возникли вопросы», – закончила про себя Маша.

– Спи, – посоветовал Сергей. – Завтра сойдем с корабля, а там уж решим, что делать дальше.

Утром Макар проснулся с мыслью, что они совершили ошибку.

– Я совершенно упустил из виду покушения, – пробормотал он.

Покушения, покушения… Что-то с ними было не так. Они точно не вписывались в ту версию, которую придумали Макар с Бабкиным. Капитану не было никакого смысла топить одного пассажира, устраивать обвал для второго и пытаться перекинуть через борт третьего.

«Предположить, что эта громоздкая конструкция задумана для отвода

глаз? Бред! Чьих еще глаз? Никто больше капитана не заинтересован в том, чтобы не привлекать к судну лишнего внимания».

Их стройная версия разваливалась на глазах.

Как следует подумав, Макар осознал, что еще ему не нравится. Он без труда мог представить Муромцева убийцей, побывавшим на «Одиссее». Капитан показался ему человеком с принципами, а Илюшин был убежден, что люди с принципами убивают даже чаще, чем те, кто их не имеет.

Отца и сына связывала взаимная ненависть. Будаев назвал Илью Ильича ничтожеством. Муромцев когда-то требовал от жены, чтобы она сдала сына-преступника властям.

«Для капитана Никита – скопище всех пороков. Я бы на его месте уговорил себя, что делаю доброе дело, избавляя мир от такого засранца. Жену, конечно, было бы немного жаль. Но женщина, которая добровольно согласилась на брак с мразью вроде Никиты, не вызывала бы у меня особого сочувствия. Про охранников и говорить нечего – они обеспечивают безопасность подонка. Черт возьми, да так можно весь экипаж положить, одного за другим, включая повара (его особенно!). Нет, все-таки хорошо, что у меня нет принципов. Я бы только и делал, что бродил с бензопилой и восстанавливал справедливость».

Но матрос! Илюшин не мог представить Муромцева тем человеком, который убил бедного пацана, выдав его смерть за несчастный случай. Что-то здесь не сходилось.

…Иван Васильевич Козулин возвращался к себе, проведав пациента. Под утро Аркадию Буру стало совсем худо от морской болезни. Драмина и прочие таблетки из ассортимента корабельной аптечки больше не помогали. Козулин еще раньше перевел Киру с Аркадием в каюту, расположенную в кормовом отсеке. Ему, как и любому моряку, было известно, что в носовой части укачивает сильнее, чем на корме. Он надеялся, что этого будет достаточно, но к утру встревоженная жена режиссера прибежала за ним.

Бледный Аркадий лежал под тремя одеялами и часто дышал. Рядом стояло ведро. Козулин потрогал лоб пациента: холодный, покрытый липким потом. «Классическая картина».

Иван Васильевич заставил режиссера выпить крепкого сладкого чая, перебинтовал ему живот. Старое средство, но проверенное. Дал дифазин с димедролом, дождался, пока страдалец уснет, и велел Кире как следует проветрить каюту.

– Нам нужно сойти на берег, – настойчиво сказала Кира.

Только теперь Козулин обратил внимание на то, что и она выглядит нездорово бледной.

– Голубушка моя, а вы сами хорошо ли себя ощущаете?

– Со мной все в порядке, – отрывисто бросила женщина.

– Капитан распорядился изменить курс, – уже на выходе заметил Козулин. – Даст бог, к вечеру…

– Поменять курс? – она смотрела на него расширенными глазами. – Зачем?!

– Вот уж чего не знаю, того не знаю.

Козулин и в самом деле не вдавался в причины, заставившие Мастера поменять решение. Он в последнее время избегал лишних разговоров с капитаном. Да что там – любых разговоров!