Пари с начальником ОВИРа
Шрифт:
Звонил кто-то большой, но не больше начальника ОВИРа.
– А я вам говорю: у меня нет оснований его не выпускать, - услышал я через полминуты.
– Ну и что, что сидел. Отсидел же, теперь это не основание.
Вот это да! Уже и бывших зеков отпускают!
Я тем временем выключил закипающий чайник. Разлил кипяток в чашки. Спросил:
– Вам покрепче?
Он махнул рукой. Положил трубку и счел нужным объяснить:
– Звонят, понимаешь, по ерунде. Я недавно опубликовал основания для отказа в выезде. Их всего-то пять. Так нет, придумывают еще, "совершенствуют"
– Вы самые хорошие, - серьезно сказал я, отхлебывая слабенький чай.
– С чем пришел?
– подозрительно посмотрел на меня, спросил начальник.
– Повидаться, посоветоваться.
– Давай.
Я достал записную книжку, помучил его еще немного, достал вырезку из "Аргументов и фактов". Протянул ее собеседнику. В ней было написано, сколько что стоит во Франции в пересчете на ту сумму, которую теперь меняют на поездку советскому человеку.
– Ну и что, - прочитав, сказал он, возвращая вырезку, - правильно товарищ пишет, мы за границей вынуждены чувствовать себя униженными, а причина, что у страны нет денег - теперь мало кого волнует.
– Меня волнует, - тихо сказал я. Так тихо, как будто бы сказал что-то неприличное. В последнее время стало модным ругать перестройку в больших кабинетах.
– Вот как, ты пришел сдавать валюту?
– Нет, я пришел ее не брать.
– Та-а-а-к, - начальник ОВИРа откинулся в кресле и прищурился.
– Да, - сказал я, - я пришел, как ни странно, за паспортом. Я тоже хочу во Францию, но без валюты.
– А почему ты пришел ко мне? Отстоишь два месяца, получишь валюту на Ленинградском шоссе, выкинешь ее вон в корзину, и езжай без нее, это уже меня не касается.
– Нет, получать я ее не хочу, я поеду так.
– А для чего тогда пришел? Паспорт в районе не дают? Так я позвоню.
– Я пришел поругаться с вами, учинить, как говаривали когда-то, конфликт.
Начальник ОВИРа рассмеялся.
– Хорошо, что я тебя знаю много лет, - сказал он, - это тебе в газете поручили?
– Да никто мне ничего не поручал, я сам теперь поручаю, а пришел к вам только для того, чтобы призвать вас в свидетели: я еду в чужую страну без денег, к тому же в той стране у меня нет ни родственников, ни пока знакомых.
– А для чего же ты туда едешь? Надо думать не в туристическую поездку, ведь в таком случае ты бы здесь не сидел. Ты что, сбежать хочешь?
– осенила его вдруг гениальная мысль.
– При нашем бардаке это очень несложно, могу даже проконсультировать вас, как это сделать, но пока я хочу доказать вам, что деньги надо не здесь получать, а там зарабатывать. К тому же того, что меняют, все равно не хватит даже, чтобы сходить на Пляс Пигаль к девочкам. Ну так как? Поможете мне не подрывать экономическое могущество нашей великой страны?
– Я должен подумать. А ты что, писать об этом будешь?
– Обязательно. Буду вести двневник. Вернусь - опубликую, а не вернусь (не беспокойтесь, я не вернусь, только если умру с голоду), это будет лучшим пропагандистским материалом, живым свидетельством того, что нам там делать нечего, что там все плохо, и что даже мы не можем там выжить.
– С голоду мы тебе умереть не дадим, я созвонюсь с консульством и оформим как ознакомительную...
– Никогда, - запротестовал я.
– Я сам, один в этом чуждом мире, без всякого консульства. Мог бы вам вообще всего этого не говорить, но мне нужен паспорт. Я заработаю на жизнь сам.
– Фотографии у тебя с собой?
– Да.
– Оставь и зайди через неделю, но имей в виду, я тебе ничего не обещаю и в твои игры играть не намерен.
Я пожал его вялую руку, а он недоверчиво поглядывал при этом в мои глаза, опасаясь, что напоследок я скажу ему об истинной причине своего визита. Но я уже все сказал.
13 июля
В этот день, судя по календарю, ничего не произошло, но сам день тринадцатое - вроде бы и не располагал к серьезному делу. Тем не менее я набрал номер его телефона. Он не отвечал. Может быть, случайность, но номер не ответил и через час, и через два, и через три. Перезвонил секретарше.
– Он в командировке, - был сухой ответ.
"Так я и знал, - подумал я, - прячется теперь".
– Скажите, а мне он ничего не просил передать?
– Как же, как же, просил, - заулыбалась в трубку секретарша, - очень просил. Снизу позвоните как придете, от милиционера.
– А можно завтра?
– Завтра суббота, давайте уж тогда в понедельник.
– В десять утра?
– В любое время.
16 июля
Сегодня семьдесят лет со дня создания Первой конной армии, а это знак свыше: "Вперед и пробьемся".
Не могу сказать, что мне в выходные совсем не хотелось узнать побыстрее, что он там такое просил передать, о чем нельзя по телефону: паспорт мог бы прислать и с курьером.
И вот я вхожу в главное здание.
– Где я вас видел?
– спросил милиционер.
– Мы с вами вместе, по-моему, по двести шестой проходили в позапрошлом, - бросил я недавно сочиненную милицейскую остроту и выиграл. Ему понравилось.
– Вас просили снизу позвонить, но вы идите так.
Я поднялся. Прелюбезная секретарша вручила мне большой конверт, в котором в самом деле обнаружился заграничный паспорт на мое имя, записка и монета. Монета была не наша, не советская. Монета была круглая и восьмигранная одновременно. Белая, как наши алюминиевые кастрюли, только стоила она в отличие от кастрюли два франка.
– Только вот здесь распишитесь, - сказала мне секретарша.
Я безропотно выполнил приказание.
– Да вы присаживайтесь (в подобных учреждениях никогда не говорят "садитесь" - считается некрасивой ассоциацией), он просил, чтобы вы обязательно ознакомились с запиской.
– Спасибо, но спешу - занял очередь в молочном, тут у вас, на Цветном. Уж не взыщите.
И попрощался.
17 июля
Стоял в очереди во французское консульство. Милиционеры пропускали по три человека каждые десять минут, я был, наверное, шестидесятым. Милиционеры озабоченно по очереди посматривали на часы.