Париж в любви
Шрифт:
В Париже такая жара, что белые стены здания напротив окон моего кабинета мерцают и слегка не в фокусе, как будто этот дом находится на острове в Эгейском море. У нас нет кондиционера, да и лифт сломан. Вчера рабочие, угробившие лифт, разбили одно из окон с цветными стеклами на лестнице. Впервые я подумала об отъезде из Парижа без грусти.
Анна годами мечтала о том, как у нее будет пять детей и она поселится в пригороде в новеньком минифургоне. Упоминая об этом, она всякий раз начинает просить у нас младшего братика или сестричку. Сейчас у нас гостит семья, в которой трое детей в возрасте двух, шести и восьми лет. Анна только что сказала мне, что у нее никогда не
Один из наших гостей, Дамиано, — шестилетний мальчик с синдромом Дауна. Он завоевал сердце Алессандро. На улице Дамиано крепко держится за руку Алессандро. Когда нужно подняться по лестнице, он с сияющей улыбкой протягивает руки, как будто он подсолнух, а Алессандро — солнце. И мой муж каждый раз тает и берет его на руки.
Лука только что звонил из лагеря во Французских Альпах. В трубке был страшный треск, и он сказал, что видел Лэнса Армстронга! [104] По крайней мере, он так думает. Плохо слышно, и такое жужжание, что кажется, будто велосипеды с головокружительной скоростью несутся с гор. Или потревожили осиное гнездо.
104
Легендарный велогонщик.
Когда я вышла сегодня на пробежку, сияло солнце. Едва я закрыла дверь, вернувшись домой, как начался дождь. Из моего кабинета видно, как он струится по серым крышам, поливая несчастных пешеходов, и белыми брызгами отскакивает от асфальта.
Мы с Алессандро «пасем» Дамиано и его братьев, пока их родители осматривают достопримечательности. Дамиано застал нас, когда мы обнимались, и ему это понравилось. С проказливой улыбкой он все время искал Алессандро и тащил его за руку ко мне — чтобы Алессандро мог обнять меня и поцеловать. После этого Дамиано забирался ко мне на колени и проделывал то же самое. Это был очень счастливый день.
Вчера вечером мы сидели в кафе и наблюдали за джентльменом, которому было за восемьдесят. Он спросил одну молодую женщину, не работает ли она в аптеке через дорогу. Потом вынул презерватив и спросил, сколько они стоят в ее аптеке. Увидев, что все вокруг улыбаются, он усмехнулся (и даже как бы подкрутил усы) и сказал: «Эти штуки дорожают с каждым днем! Я буду ходить в ее аптеку, если они там такие дешевые, как она говорит».
Лука звонил из французского спортивного лагеря, который, судя по всему, гораздо, гораздо лучше итальянского. Во-первых, там есть девочки. Французские девочки. Разве этот очевидный факт не приходил ему в голову, когда он отравлял нам жизнь, заявляя, что ни за что не поедет и мы не сможем его заставить?
Сегодня дождливо, прохладно и ветрено. Небо серебристо-серое, как шелковые юбки викторианской леди, которая давно овдовела, но все еще горюет.
Я буду скучать по французским супермаркетам. Вот вещи, которые я обожаю: свежее гаспаччо и огуречные супы (находятся по соседству с апельсиновым соком), куриный бульон в муслиновых пакетиках и разделанные розовые креветки.
Вчера я устроила маленькую вечеринку для своих французских читателей. Мы пили розовое шампанское с красной смородиной, ели розовое домашнее печенье и беседовали о книгах, детях и Париже. И Анна вежливо болтала с моими гостями! Она даже не читала, хотя книга о Гарри Поттере все время была спрятана у нее за спиной.
Роза
Несколько лет назад одна моя подруга пригласила меня к себе домой, чтобы я встретилась с ее подругой Розой, университетским преподавателем. Она проходила лечение от рака яичников, читала мои романы и хотела со мной встретиться. Мне хорошо знакомо это явление: люди, которые гордятся тем, что осилили более тысячи страниц «Бесконечной шутки» Дэвида Фостера Уоллиса, [105] обращаются к любовным романам, когда больше не могут вынести больничный запах хлорки, тиканье медицинских приборов и плохие новости.
105
Дэвид Фостер Уоллис (1962–2008) — американский писатель, прославившийся своим романом «Бесконечная шутка» (1996).
Итак, я собралась с духом для встречи с исхудавшей и изнуренной онкологической больной. Ничего подобного! Роза сидела во главе стола, розовая и кругленькая, в огромном платиновом парике с прической а-ля Мэрилин Монро, и хохотала до слез. Позже я узнала, что ее собственные волосы черные, коротко подстриженные и выбеленные на концах, так что она похожа на облетевший одуванчик. Но ей нравилось время от времени носить парик а-ля Мэрилин, потому что, как она объяснила, невозможно жалеть женщину, у которой стилизованные локоны 1950-х. Во всяком случае, высказывать сочувствие по поводу ее диагноза.
Я влюбилась в парик Розы и в ее смех — эти внешние признаки поразительного мужества. Мы стали лучшими друзьями — со всей иронией, которую подразумевает этот термин. Время от времени доктора, лечившие Розу, поднимали шум по поводу того, что химиотерапия уже не помогает. Тогда они пробовали другое средство. И все это время она преподавала, переводила поэзию и путешествовала по Латинской Америке, где открывала новых поэтов. Однажды она позвонила мне с вершины горы в Перу. «Здесь так красиво, — сказала она. — Тебе нужно сюда приехать, пока ты не умерла».
Роза не боялась произнести эти слова. Она знала совершенно точно, что ее время ограничено — хотя, конечно, ей не хотелось умирать. Она любила Доминиканскую Республику, и однажды мы с ней полетели на курорт только вдвоем. На следующий год мы снова отправились на этот остров, но на другой курорт, который она нашла в Интернете. Он назывался «Рай».
Притязания этого «Рая» быть раем на земле были несколько преувеличены (присутствие шикарных проституток явно не вписывалось в такое определение), но мы чудесно проводили там время. Мы плавали с дельфинами, которые не проявляли к нам никакого интереса, но были пленительны, как самые красивые люди на нью-йоркской вечеринке с коктейлями. Нам делали массаж в маленьком саду, окруженном стеной из цветущих деревьев, и мы гуляли в сумерках по пляжу. Мы пили коктейль «Маргарита», и Роза читала мне стихи на испанском, на котором я не говорю. Она также рекомендовала мне латиноамериканских романистов и поэтов, и я всегда обещала их прочесть, но никогда не читала.
Даже тогда, спустя годы борьбы с раком, она была харизматична, красива и полна очарования. «Я думаю, что тот официант влюблен в меня без памяти», — говорила Роза. И она была права насчет него и насчет нашего таксиста. Доминиканцы смотрели мимо меня, высокой, бледной и скучной, но их глаза загорались, когда они видели Розу. В ней бурлила жизнь, ее кожа была свежей и блестящей, и она сыпала испанскими словами. Они понятия не имели, что она умирает.
Но мы обе знали, что путешествие в «Рай» будет нашей последней совместной поездкой. Роза приехала повидать нас в Нью-Джерси в июне, перед нашим отъездом во Францию. У нее была любящая душа, и она ни разу не заикнулась о моем оптимистическом прогнозе, так отличавшемся от ее диагноза. Она ни слова не сказала о том, что доктора отмахнулись от моего рака и отпустили жить в Париж, в то время как не могли совладать с ее болезнью. Мы говорили о том, как странно, что у нас двоих — и у моей матери — диагностировали рак. Это было похоже на азартную игру, но плохая карта выпадала с ужасающей регулярностью.