Париж.ru
Шрифт:
– За что?! – яростно вскричал Алекс. – Что я сделал? Что ты там вычитал, в этой бумаге? Этот буржуй меня оклеветал, не верь ни одному его слову, он меня ненавидит, потому что...
– Потому что? – высокомерно повторил Жерар.
Алекс люто сверкнул на него глазами, но вдаваться в подробности не стал: повернулся к Лере:
– Что там написано? Скажи мне! Почему ты так на меня смотришь, почему?! Что там написано, могу я узнать или нет?
– Разве ты не знаешь? – с тоской пробормотала Лера. – Разве ты не знаешь, что мы с Мирославом должны были отказаться от наследства в твою пользу? Его вы шантажировали мнимым похищением Николь, а какие меры собирались применить ко мне? – Она вдруг вспомнила рассыпанную мирабель и ощутила, как загорелись щеки. – Да... Кажется, я понимаю...
– Ничего ты не понимаешь! – рявкнул Алекс. – И я тоже. Это... это заговор какой-то! А ну дай сюда!
Выдернул из рук Леры бумагу, пробежал глазами – и потрясенно покачал головой:
– Это же надо... Это же надо! Лихо придумано...
Отшвырнул документ, выпрямился с торжествующей улыбкой:
– Мирослав, ты тут меня называл и так, и этак, и еще бог знает как. Возьми свои слова обратно. Возьми, ну!
– Это еще почему? – осведомился Мирослав.
– Вот именно, почему? – заносчиво повторил Жерар.
– Да потому! – торжествующе выкрикнул Алекс. – Потому, что я – не Алексис Шведов, ясно?
– Ну да, рассказывай, – кивнул Мирослав. – Люблю твои рассказы! Я сам видел твой паспорт в аэропорту. И видел того усатого хмыря, который тебя встречал.
– И паспорт был не мой, и хмырь встречал не меня, – как-то совсем по-юношески, освобожденно засмеялся Алекс. – Говорю же: я не Шведов!
– А кто ж ты тогда такой?
– Я – Данила Холмский.
– Какой еще Холмский? – хлопнул глазами Мирослав. – С чего бы это вдруг ты Холмским стал? А где Шведов? Что с ним?
– Шведов?.. – вдруг охрипнув, с трудом выговорил Алекс. – Шведов... он убит.
Данила Холмский. Ночь на 31 июля 2002 года. Нижний Новгород
Он вбежал в комнату с бутылкой воды и стаканами:
– Минералки налить?
Хозяин тихо лежал на диване и смотрел на Данилу своими темными глазами. Взгляд у него был совершенно бессмысленный.
«Господи, надо же так надраться!»
Данила с отвращением вспомнил раз или два, ну, может, три в своей жизни, когда ему тоже случалось «надраться» подобным образом. Надо полагать, в жизни каждого мужчины хоть единожды, но возникали такие «провалы в никуда». И все-таки Даниле казалось, что ему лучше, чем его невольному знакомцу, удавалось сохранять человеческий облик. Нет, в самом деле, до чего же неприглядный вид! Какая-то нелепая, скрюченная поза, словно его руки и ноги судорогой свело, рот приоткрыт, глаза, наоборот, полузакрыты... весь зеленый какой-то. Полное впечатление, что перед тобой мертвый человек. Нет, все-таки омерзительно это – так напиваться!
И вдруг – словно шевеление какое-то прошло по комнате, шепот, шелест, шуршание – ну, некое бестелесное движение. А потом вновь воцарилась тишина. И в это мгновение Данила осознал, что лежащий на диване человек и впрямь мертв – вот только что умер. Вот только что душа его изошла из тела, этот миг и застал Данила.
У него резко потемнело в глазах, потом зрение вернулось – и он разглядел то, что не заметил в первую минуту. Это было темное пятно на боку мертвого человека. Темное, влажное, красноватое пятно. Из него что-то торчало.
Данила подошел ближе. Это была пластиковая рукоять ножа.
Что-то зазвенело – мелодично, неровно, пугающе. А, ну да – это у него руки затряслись, стаканы ходуном ходят.
Этот звон невыносимо действовал на нервы. Надо избавиться от стаканов. Данила, шатаясь, побежал на кухню, но в коридоре ему вдруг послышалось, что из комнаты донеслись шаги. И стаканы, и бутылка так и рухнули на пол. «Ессентуки-17» запрыгали, как мячик. Данила подхватил бутылку и тупо посмотрел на хрустальные осколки. Потом заглянул в комнату.
Нет, почудилось: никто там не бродит. Хозяин квартиры так и лежит с ножом в боку.
Данила отнес бутылку на кухню, поставил на стол, постоял рядом сам, не в силах понять, что теперь делать, куда идти. И снова померещился шорох...
Опрометью ринулся назад, причем в его пустой доселе голове вдруг вспыхнула мысль: а что, если незнакомец жив? Не убит, а только ранен? И пока Данила тут качается из стороны в сторону, словно стукнутый пыльным мешком по голове, он там цепляется за последние минуты уходящей жизни? Пытается шевельнуться – и тут же вновь впадает в бессильное оцепенение? Ждет помощи – и не может ее дождаться? Так надо скорей вызвать «Скорую»!
На кухонной тумбе стоял алый телефонный аппарат. Данила набрал 03.
– «Скорая» слушает, – отозвался спокойный голос.
– Приезжайте! – выкрикнул он. – Как можно скорей!
– Да вы не волнуйтесь, – добросердечно посоветовала дежурная. – Что у вас случилось?
Ничего себе, не волнуйтесь! Посмотреть на нее, как она заволнуется, когда Данила ляпнет: «Ножевое ранение, а может, даже убийство!»
Нет, скажи ей про убийство, а она его отошлет в милицию звонить. Сейчас ведь все норовят мало-мальский груз ответственности с плеч свалить и на другого перебросить. Пусть приедет «Скорая», а там врач сам решит, вызывать милицию или как.
– Подозреваю, что инфаркт.
– Ишь, какой подозрительный, – проворчала дежурная. – С чего взяли, что инфаркт? Врач, что ли?
Ага, скажи ей – врач, она и скажет: «Ну так и лечи сам».
К счастью, его профессиональная принадлежность уже перестала интересовать дежурную:
– Адрес говорите.
Адрес?.. Данила растерянно огляделся. Ох, ну какой же дурак! Он же знает адрес.
Сказал.
– Имя, отчество, фамилия, год рождения больного?
– Не знаю! – заорал он в бешенстве. – Тут человек умирает! Может быть, уже умер!
И шваркнул трубку.
Побежал в комнату.
Ох, неизвестно, когда еще эта «Скорая» приедет. Надо все-таки набраться храбрости и самому осмотреть рану!
Данила бросился в комнату, подбежал к дивану, склонился над лежащим, выхватил нож... Кровь слегка толкнулась из раны – и все, и не хлынула, как он ожидал. А Данила осознал, что совершил самую страшную глупость, какую только можно сделать по отношению к раненому человеку: вытащил из раны нож! Потому что очень часто именно это становится причиной смерти раненого. Но поскольку незнакомец уже был мертв, Данила ему не навредил.