Парижские могикане. Том 1
Шрифт:
В ту ночь, когда умерла Гертруда, я уже испытал то же хмельное озлобление, что охватило меня вечером девятнадцатого августа после ужина. Я встал из-за стола» около восьми часов. Начинались сумерки. Все, что я помню, — это безостановочно нашептывающий мне на ухо голос:
«Займись мальчишкой, я возьму на себя девчонку».
Я, отупевший, бесчувственный, разбитый, отвечал:
«Да… да…»
«Но сначала, — продолжал тот же голос, — примем необходимые меры, чтобы подозрение пало на господина Сарранти».
«Да, — повторил я, — пусть подозревают господина Сарранти».
«Иди сюда!» — послышался приказ.
Я почувствовал, что меня ведут в кабинет, где я обыкновенно занимался бумагами. Там в бюро я держал триста тысяч франков, привезенные из Корбея, перед тем как передал их господину Сарранти. Ореола заперла ящик на ключ, потом взломала щипцами замок.
«Понимаешь?» — спросила она.
Я озадаченно смотрел на нее и молчал.
«Он взломал замок, украл у тебя деньги, которые ты привез от нотариуса, и был таков. А дети вошли в ту минуту, как он забрался в ящик с деньгами. Он испугался, что они на него покажут, и отделался от них».
«Да, — повторил я, — да, отделался…»
«Теперь понимаешь?» — в нетерпении спросила Ореола; она едва скрывала радость, увидев, до какого беспомощного состояния ей удалось меня довести.
«Да, понимаю… Но он будет отрицать!»
«А разве он вернется, чтобы отрицать? И кто будет его искать в Индии? Осмелится ли он вернуться во Францию, будучи осужден как заговорщик, вор и убийца?»
«Нет, не посмеет».
«К тому же мы будем миллионерами, а когда есть миллионы, многое можно сделать!»
«Как же мы станем миллионерами?» — спросил я заплетающимся языком, тупо смотря на нее.
«Ты займешься мальчишкой, я возьму на себя девчонку», — повторила Ореола.
«Верно».
«Идем вниз».
Помню, что я инстинктивно сопротивлялся. Она увлекла меня за собой и заставила спуститься. Дети сидели на крыльце и любовались закатом.
«Как странно! — сказал я. — Мне кажется, что все небо в крови».
Завидев меня, дети встали и, держась за руки, подошли ко мне.
«Пора домой, дядя Жерар?» — спросили они.
Их голоса произвели на меня странное действие: я не мог отвечать, я задыхался.
«Нет пока, — вмешалась Ореола. — Можете поиграть, мои дорогие!»
— Этого мне не забыть никогда!.. — продолжал умирающий. — Хоть я и был пьян, но видел их, как вижу сейчас перед собой, ангелочков Господних: мальчик — белокурый, свеженький, розовощекий; девочка — серьезная, черноволосая, она пристально смотрит на меня и словно спрашивает, почему у меня дрожат руки, что означают мутный взгляд, неровная походка… Пробило восемь. Я услышал, как захлопнулись ворота парка: это ушел садовник. Я огляделся и не увидел Ореолы. Где она была?.. Я вздохнул с облегчением, хотел было взять детей и убежать подальше. Может, я так бы и сделал, но почувствовал, что сам с трудом держусь на ногах. Я прошептал: «Дети! Бедные мои дети!»
В это мгновение снова появилась Ореола.
В руке она держала мое ружье.
«Возьмите, господин Жерар», — сказала она и протянула его мне.
Но моя рука отказывалась его держать.
«Дядюшка! — вскричал юный Виктор. — Ты собираешься в засаду?»
«Да, — подтвердила Ореола, — завтра у нас будут гости, и ваш дядюшка должен мне принести несколько кроликов».
«Возьми меня с собой, дядюшка!» — попросил мальчик.
Я вздрогнул.
«Да бери же ружье, трус!» — прошипела мне на ухо Ореола.
Я повиновался.
«Дядюшка, дядя! — не унимался Виктор. — Я буду стоять позади тебя, я не стану шуметь, не беспокойся!»
«Слышите, о чем вас ребенок просит?» — громко проговорила Ореола.
Я взглянул на мальчика.
«Ты хочешь пойти со мной?» — переспросил я.
«Да, дядя, пожалуйста, ведь ты мне обещал, что возьмешь меня с собой, если я буду хорошо себя вести!»
«Верно… А ты был послушен, Виктор?!» — спросила Ореола.
«Да, сударыня, — чистосердечно ответил мальчик. — Если бы господин Сарранти был здесь, он бы вам сказал, что доволен мной!»
Детям не сказали, что их воспитатель уехал навсегда.
«Ну, раз он хорошо себя вел, можете взять его с собой, господин Жерар».
«Если берут Виктора, я тоже хочу пойти с ним», — сказала Леони.
«Нет, нет! — торопливо возразил я. — И так довольно! С меня и одного будет много!»
«Слышите, мадемуазель? — спросила Ореола. — Мы уложим вас спать».
«Почему спать? — возразила девочка. — Я хочу дождаться возвращения брата, и мы ляжем в одно время с ним».
«Прикажите раз и навсегда этой девочке, что вы желаете, чтобы она слушалась и больше не говорила: „Я хочу!“»
«Ступайте с Орсолой, Леони», — приказал я.
«А я — с тобой, правда, дядя?!» — подхватил счастливый Виктор.
«Да, идем!» — сказал я.
Он подал мне руку. Я был не в силах держать доверчивую детскую ручонку в своей руке и оттолкнул ее.
«Иди рядом!» — приказал я ему.
«Впереди! Впереди!» — крикнула Ореола, уводя Леони.
Девочка обернулась и попросила (я и сейчас слышу ее голос): «Возвращайтесь поскорее, дядя!.. Возвращайся поскорее, Виктор!»
Я тоже обернулся: девочка исчезла за дверью. Шагая вдоль пруда, я уходил все глубже в парк. Виктор шел впереди меня шагах в десяти, как и приказала Ореола.
Сумерки сгустились, а под большими деревьями было еще темнее. Я обливался потом, а сердце стучало так, что время от времени я вынужден был останавливаться.
Оба ствола в моем ружье были заряжены. Последние две недели стояла жара. Поговаривали, что в округе появились бешеные собаки. Опасаясь, как бы чужой пес не забежал днем через открытые ворота, а ночью — через пролом в парковой стене, я на всякий случай зарядил ружье. Ореола знала об этом, когда подавала мне его. Мальчик, как я вам сказал, шагал впереди. Мне достаточно было приложить ружье к плечу, нажать на курок, выстрелить — и все готово!