Парижские могикане. Том 1
Шрифт:
— Спрячьте деньги в карман, — приказал он Жюстену, — спускайтесь вниз, садитесь на коня господина Жана Робера, галопом скачите в Версаль, никого не пускайте в комнату Мины и следите за тем, чтобы никто не выходил во двор… Сейчас половина восьмого, через час вы должны быть у госпожи Демаре.
— Но… — нерешительно начал Жюстен.
— Поезжайте, не теряя ни минуты, так надо! — сказал Сальватор.
— А как же…
— Отправляйтесь или я ни за что не поручусь!
— Еду! — отозвался Жюстен. Уже выходя, он крикнул Броканте:
— Не беспокойтесь, я к вам еще зайду!
Он торопливо спустился, принял повод из рук Жана Робера, прыгнул в седло — ведь он, сын фермера, с детства привык к лошадям — и поскакал галопом по улице Копо, то есть самым коротким путем к дороге на Версаль.
XXXIII. КАРТЫ НЕ ЛГУТ
Передав Жюстену коня, Жан Робер ощупью нашел лестницу, которую показал ему Сальватор, когда вернулся из полиции и застал его первым в условленном месте.
Мы сколько угодно могли бы шутить на тему о лестницах, чердаках и поэтах. Но у Жана Робера, как мы уже сказали, была лошадь — отличная полукровка, способная за час проскакать пять льё; итак, Жан Робер не был похож на обыкновенного поэта, у которого в голове только лестницы да чердаки.
Завидев Сальватора, старуха с тяжелым вздохом выронила колоду из рук, собаки вернулись в корзину, ворона снова уселась на балку.
Когда Жан Робер вошел в комнату, он все же увидел живописную группу, которая могла порадовать глаз его друга художника Петруса и которая именно своей живописностью сразу захватила его поэтическую натуру.
Перед ним сидела на скамеечке старая гадалка, в ногах у нее лежал Баболен, а Рождественская Роза, как и прежде, стояла, прислонившись к столбу.
Броканта с заметным беспокойством ждала, что скажет Сальватор.
Дети улыбались ему как другу, но по-разному.
У Баболена улыбка была веселой, у Рождественской Розы — грустной.
К величайшему изумлению Броканты, Сальватор словно не заметил карт.
— Это вы, Броканта? — спросил он. — Как себя чувствует Рождественская Роза?
— Хорошо, господин Сальватор, очень хорошо, — пролепетала девочка.
— Я не тебя спрашиваю, бедняжка, а вот ее.
— Покашливает, — отвечала старуха.
— Доктор заходил?
— Да, господин Сальватор.
— Что сказал?
— Что надо как можно скорее съезжать с этой квартиры.
— Правильно сделал, я давно вам об этом толкую, Броканта.
Нахмурившись, он еще строже продолжал:
— Почему у девочки голые ноги?
— Не хочет надевать ни чулки, ни башмаки, господин Сальватор.
— Это правда, Рождественская Роза? — ласково спросил молодой человек, хотя в голосе его слышался упрек.
— Я не надеваю чулки, потому что у меня они одни — из грубой шерсти, а башмаки тоже одни — из грубой кожи.
— Почему же Броканта не купит тебе тонкие чулки и туфли?
— Это слишком дорого, господин Сальватор, а я бедна, — вмешалась старуха.
— Ошибаешься, это недорого, — возразил Сальватор. — И ты лжешь, когда говоришь, что бедна.
— Господин Сальватор!
— Тихо! И послушай-ка меня!
— Я слушаю, господин Сальватор.
— И сделаешь, как я скажу?
— Постараюсь.
— И сделаешь, как я скажу? — повелительно повторил молодой человек.
— Да.
— Если через неделю — слышишь? — если через неделю ты не найдешь комнату для себя и Баболена, а также просторную светлую комнату для этой девочки и отдельную конуру для собак, я заберу у тебя Рождественскую Розу.
Старуха обхватила девочку за талию и прижала к себе, словно Сальватор мог сейчас же привести угрозу в исполнение.
— Вы отнимете у меня мою девочку?! — вскричала старуха. — Мою девочку, которая живет со мной семь лет?
— Прежде всего, она не твоя, — возразил Сальватор. — Ты ее украла.
— Спасла, господин Сальватор! Спасла!
— Украла ты ее или спасла, об этом ты поспоришь с господином Жакалем.
Броканта умолкла и еще крепче прижала к себе Рождественскую Розу.
— Впрочем, я пришел не за этим, — продолжал Сальватор, — я пришел за несчастным юношей, из которого ты вытягивала последние деньги, когда я появился.
— Ничего я не вытягивала, господин Сальватор: я брала то, что он мне давал добровольно.
— Значит, ты его обманывала.
— Я его не обманывала, я говорила ему правду.
— Откуда тебе ее знать?
— Из карт.
— Врешь!
— Однако карты…
— Твои карты — средство мошенничества!
— Господин Сальватор! Рождественской Розой клянусь: все, что я ему сказала, — чистая правда.
— Что ты ему сказала?
— Что он любит блондинку лет шестнадцати-семнадцати.
— Кто тебе это сказал?
— Карты.
— Кто тебе это сказал? — властно повторил Сальватор.
— Баболен; он слышал об этом от соседей.
— Вот ты чем занимаешься! — обратился Сальватор к Баболену.
— Простите, господин Сальватор, я не думал, что поступаю плохо, рассказывая об этом Броканте. Все в предместье Сен-Жак знают, что господин Жюстен влюблен в мадемуазель Мину.
— Дальше, Броканта. Что еще ты ему сказала?
— Сказала, что девушка его любит, что они хотели пожениться, но этому помешали неожиданные деньги.
— Кто тебе это сказал?
— Господин Сальватор! Трефовая десятка означает «деньги», пиковая восьмерка — «обманутую мечту».
— Кто тебе это сказал, Броканта? — все более теряя терпение, продолжал настаивать Сальватор.
— Один славный кюре, господин Сальватор… Старый добрый седовласый кюре, а уж он, конечно, врать не станет! Он говорил толпе, которая его расспрашивала: «Как подумаю, что из-за этих двенадцати тысяч франков…» Не упомню точно, десяти или двенадцати.