Парижские могикане. Том 2
Шрифт:
XVI. НАПРЯМИК ЧЕРЕЗ ПОЛЯ
Мы бы с большим удовольствием передали вам разговор Сальватора, кучера и собаки: этот рассказ лишний раз убедил бы читателя, как высока репутация Сальватора; но у нас еще будет немало случаев показать выдающиеся качества нашего героя, и потому мы опускаем эти подробности. Экипаж прибыл в Жювизи около десяти часов вечера. Сальватор спрыгнул на землю. Ролан последовал его примеру.
— Вы проведете ночь здесь, господин Сальватор? — спросил кучер.
— Вполне возможно, приятель.
— Подождать вас?
— Как долго ты рассчитываешь здесь пробыть?
— Пока не знаю… Если бы у меня была надежда вас дождаться, я мог бы простоять здесь до четырех часов утра.
— Если тебя устроит та же сумма за обратную дорогу, что и та, за которую ты меня привез сюда…
— Вы отлично знаете, господин Сальватор, что я готов вас отвезти назад за одно удовольствие оказать вам услугу.
— Тогда договорились: жди до четырех часов. Независимо от того, вернусь я или нет, вот десять франков.
— Ну, а если мне все-таки не придется отвозить вас назад?..
— Тогда будем считать, что пять франков я тебе плачу за ожидание.
— Как вам будет угодно! Обещаю, что выпью за ваше здоровье, господин Сальватор.
Сальватор кивнул в знак признательности и скрылся в небольшой улочке, выходившей на равнину. Ролан — или Брезиль, как больше нравится читателю; нам по душе оба эти имени, и мы будем называть пса то одним, то другим — был необычайно умным псом: казалось, он с самого начала понимал, куда и зачем идет. И Сальватор положился на него.
Через несколько минут они были у родников Кур-де-Франс.
Путешественники перешли дорогу и пошли по равнине.
Сальватор по-прежнему следовал за Роланом.
Пес отправился напрямик через поля и привел Сальватора к канаве, где семью годами раньше Сальватор подобрал его — раненного, обливавшегося кровью, с простреленным боком.
Подойдя к канаве, пес лег и глухо заворчал, будто хотел сказать: «Я помню о своей ране»; потом встал, подошел к Сальватору и лизнул ему руку, словно говоря: «Я помню, кто меня спас».
Не угодно ли теперь читателю поближе познакомиться с местом, куда переносится наше действие, и заранее увидеть местность, которую нам предстоит миновать?
Нет ничего проще.
Деревня Жювизи и расположенный всего в сотне шагов от нее Кур-де-Франс образуют вершину угла, в котором сходятся две линии железной дороги: корбейская и орлеанская, — иными словами, отправившись из Парижа в Эсон и остановившись в Фонтенбло, вы по левую руку увидите железную дорогу, ведущую в Корбей, а по правую — ту, что ведет в Этамп и в Орлеан.
Местность здесь маложивописная.
Но сверните влево и пройдите сотню шагов в сторону Сены, к небольшому поселку Шатильон, который издали кажется рыбацкой хижиной, притулившейся на берегу реки; отсюда открывается вид на бескрайние холмы и леса; если вам вздумается отвязать лодку и прокатиться вдоль берега Сены в лунную ночь, то из Сенарского леса, будто протянувшего тысячи рук к небу, до вас донесутся печальные, жалобные звуки, тоскливый, похожий на молитву ропот.
Сенарский лес готовит вас к песчаникам Фонтенбло, как песчаники Фонтенбло готовят к швейцарским скалам.
Сенарский лес — это парижский Фонтенбло, как Фонтенбло — французская Швейцария.
А теперь, если, вместо того чтобы свернуть влево, вы повернете направо, то есть в сторону Этампа и Орлеана, вы увидите совсем другой пейзаж.
У вас на пути Савиньи, знаменитый своим восхитительным замком, построенным во времена Карла VII; Мортан, известный своим маслом; Вири, прославившийся сырами; еще десяток небольших селений, взобравшихся на вершину зеленеющего холма или затерявшихся в долине среди куп деревьев, которые жмутся друг к другу словно для того, чтобы надежно охранять мирных жителей; а надо всем этим возвышается башня Мондери: еще издалека, как бдительный часовой, она день и ночь не смыкает глаз и с оружием в руках стоит на посту; небольшая речушка Орж струится меж деревень, будто муаровый поясок, — переливающаяся и изменчивая, а на ее берегах девушки из соседних деревень стучат вальками весь день напролет, будто полночные прачки из сказок. На каждом шагу путника подстерегают неожиданности: вот ивы опустили свои белокурые волосы в ручей, а когда вдруг подует ветер, они стряхивают с ветвей капли, вспыхивающие на солнце, словно бриллианты; вот чистенькие домики; вот зеленые тропки; а какой здесь прозрачный воздух, какой свежий ветерок, точно дыхание девственной земли! Все в этом дивном уголке дышит покоем и негой, каких не найти больше нигде.
Наконец, еще одно совпадение.
Деревушки Вири и Савиньи как две капли воды похожи на одноименные деревни, расположенные в двух льё от Женевы.
Между этими-то деревушками, правее вершины угла, что образует ныне развилка железной дороги, еще не существовавшей в описываемое нами время, и находилась канава, которую только что узнал умница Ролан, ведь она-то чуть было не стала его смертным ложем.
— А-а, — догадался Сальватор, — так это происходило здесь, славный мой пес?
Брезиль заворчал, будто говоря: «Да».
— Однако мы пришли сюда не только затем, чтоб узнать это место, верно, бедняга Брезиль?
Пес поднял морду, посмотрел на хозяина; его глаза сверкнули в темноте, как два рубина, и он бросился вперед.
— Да, да, — прошептал Сальватор, — ты понял, храбрый мой товарищ. Эх, насколько же те, что считают тебя неразумной тварью, на самом деле глупее тебя! Иди, вернее, — идем… Я следую за тобой!
По всему было видно, что Брезилю не терпелось уйти подальше от канавы. Неужели это животное, подобно мыслящему существу, хранило воспоминание о пережитой боли?
Пес прошел еще около пятисот футов по дороге на Жювизи; потом, взойдя на пригорок, остановился и понюхал землю.
Тропинка от пригорка вела к мосту.
Стоя на пригорке, Ролан словно бы заколебался.
— Ищи, Ролан, ищи! — приказал Сальватор. Ролан казался растерянным.
— Ну, Брезиль, давай же, собачка!
Имя «Брезиль» будто придавало псу уверенности.
— Ищи! — повторил Сальватор. — Ищи!
Пес взглянул на Сальватора, словно хотел сказать: «Подожди, хозяин, я тоже должен кое-что вспомнить».