Парижские тайны. Том II
Шрифт:
Надо ли повторять, что, с полным основанием опасаясь, как бы Сычиха с минуты на минуту не рассказала Лилии-Марии, что та в раннем детстве была брошена г-жой Серафен, Жак Ферран был крайне заинтересован в том, чтобы заставить молодую девушку исчезнуть навсегда, ибо ее жалоба могла причинить ущерб его богатству и сильно повредить его репутации.
Что же касается г-жи Серафен, то, принося ее в жертву, нотариус избавлялся таким образом от одного из своих сообщников (другим его сообщником был Брадаманти), которые могли бы погубить его, правда, погибнув при этом и сами; но Жак Ферран полагал, что
Вдова казненного и Тыква внимательно слушала рассказ Николя, который прерывал его только обильными возлияниями. Вот почему он говорил со все большим возбуждением.
— Это еще не все, — похвалялся он, — я тут затеял еще одно дельце вместе с Сычихой и Крючком с Бобовой улицы. Это знатная затея, и мы все лихо обдумали; если наш план не сорвется, пожива будет на славу, скажу не хвастаясь. Мы решили выпотрошить одну торговку драгоценностями, у нее порою в плетеной сумке, которую она носит с собой, бывает брильянтов тысяч на пятьдесят.
— На пятьдесят тысяч франков! — воскликнули мать и дочь, и глаза у них загорелись от алчности.
— Да… уж никак не меньше. Краснорукий с нами в доле. Вчера он уже пригласил к себе эту торговку, написал ей письмо, а мы с Крючком отнесли его писульку на бульвар Сен-Дени. Ну и ловкач же этот Краснорукий! Так как у нега деньжата водятся, его никто не остерегается. Чтобы заманить торговку; он уже продал по ее просьбе брильянтов на четыреста франков. Так что она не побоится прийти под вечер в его кабачок на Елисейских полях. Мы там хорошенько спрячемся. Тыква тоже с нами пойдет, будет стеречь мою лодку на Сене, у берега. Коли понадобится отвезти торговку — живую или мертвую, — вот и удобный экипаж готов, да такой, что следов после себя не оставляет. Да уж, придумка так придумка! У этого прощелыги Краснорукого, как говорится, ума палата!
— А я никогда не доверяла твоему Краснорукому, — заявила вдова. — Особливо после этой истории на Монмартре, когда твой брат Амбруаз угодил в Тулон, а Краснорукий вышел сухим из воды.
— Потому как против него улик не нашлось — он ведь до того хитер!.. Но чтобы он продал других… Нет, никогда!
Вдова только покачала головой с таким видом, будто она лишь наполовину была убеждена в «порядочности» Краснорукого.
Немного подумав, она сказала:
— Мне больше по душе это дело с набережной Бийи, что намечено на завтрашний или послезавтрашний вечер… ну, когда надо утопить двух женщин… Вот только Марсиаль будет нам помехой… как всегда…
— Когда наконец дьявол избавит нас от твоего Марсиаля?.. — заорал Николя, уже сильно захмелевший, и с яростью вонзил свой длинный нож в крышку стола.
— Я уже говорила матушке, что он у нас в печенках сидит, что так дольше продолжаться не может, — подхватила Тыква. — До тех пор пока он будет здесь торчать, из малышей толка не будет…
— А я вам говорю, что с него, негодяя, станется в один прекрасный день донести на нас! — крикнул Николя. — Видишь ли, мать… вот если б ты меня послушала… — прибавил он со зверским выражением лица и многозначительно поглядел на вдову, — все бы и устроилось….,
— Есть и другие средства.
— Лучше моего средства не найдешь! — настаивал злодей.
— Пока еще…
Между тем вдова прибавила:
— Завтра утром он навсегда уедет с острова.
— Это почему? — в один голос спросили Тыква и Николя.
— Он скоро придет; затейте с ним ссору… только действуйте смелее, открыто… до сих пор вы ни разу еще не отважились на это… но ведь вас будет двое, да и я вам помогу… Только нож в ход не пускать… я не хочу крови… его надо избить, но не ранить.
— Ну а потом, ну а затем, мать? — спросил Николя.
— Потом… мы с ним потолкуем… Мы потребуем, чтобы он убрался с острова завтра же… а не то такие потасовки будут происходить каждый вечер… Я его хорошо знаю, постоянные драки ему не по душе. До сих пор мы его почти не трогали, оставляли в покое.
— Да, но ведь он упрям как мул; он, может, все-таки захочет остаться тут из-за детей… — сказала Тыква.
— Да, он законченный негодяй… и дракой его не испугаешь, — прибавил Николя.
— Одной дракой не запугаешь… — согласилась вдова. — Но если потасовки будут каждый день, изо дня в день… такого ада он не выдержит… и уступит…
— А коли не уступит?
— Тогда есть у меня еще одно надежное средство заставить его убраться этой же ночью, самое позднее завтра утром, — сказала вдова со странной усмешкой.
— Правда, мать?
— Да, только я предпочла бы испугать его постоянными драками; ну а коли ничего не выйдет… тогда прибегну к тому средству.
— А ежели и то средство не поможет? — спросил Николя.
— Всегда есть крайнее средство, а уж оно-то всегда помогает, — ответила вдова.
Внезапно дверь распахнулась, и вошел Марсиаль.
Ветер снаружи завывал с такой силой, что сидевшие в кухне не услышали лая собак, возвещавшего о приходе старшего сына вдовы казненного.
Глава II
МАТЬ И СЫН
Не подозревая о дурных намерениях своих родичей, Марсиаль медленно вошел в кухню.
Несколько слов, сказанных Волчицей в ее разговоре с Лилией-Марией, уже дали читателю некоторое представление о странном образе жизни этого человека.
Будучи от природы добрым малым, не способным совершить по-настоящему низкий или предосудительный поступок, Марсиаль тем не менее вел не слишком-то правильную жизнь. Он ловил рыбу, нарушая все правила и установления, а его сила и отвага внушали такой страх инспекторам по рыболовству, что они закрывали глаза на то, что он браконьерствовал на реке.
Помимо этого, можно сказать, не вполне законного промысла, Марсиаль прибегал к занятию уже и вовсе не дозволенному.
Храбрый, вызывавший страх у окружающих, он охотно участвовал — причем не столько из жадности, сколько от сознания своей силы и мужества — в кулачных боях и драках на дубинках, защищая тех, чьи противники были сильнее; надо добавить, что Марсиаль весьма придирчиво и справедливо отбирал своих «подопечных», которых защищал с помощью мощных кулаков: как правило, он принимал сторону слабого человека, обиженного более сильным.