Парижские тайны

Сю Эжен

— Но я не знаю графа д'Орбиньи.

— Зато он, как и все на свете, знает о вашей безупречной честности.

— Но как он вас ко мне направил?

— Чтобы разом покончить с моими отказами, сомнениями и колебаниями, он сказал мне: «Я не прошу вас обращаться к моему нотариусу, вы подумаете, что он слишком предан мне, а потому пристрастен. Но я абсолютно уверен в законности решения одного человека, чья справедливость и беспристрастность вошли в поговорку, — это Жак Ферран. Если он решит, что мое предложение для вас неприемлемо, не будем больше об этом говорить, вы от него просто откажетесь». — «Хорошо, я согласна», — сказала я моему супругу. Таким образом он избрал вас нашим арбитром. «Если он одобрит мое решение, — добавил муж, — я пришлю ему полную доверенность на мои ренты и прочие ценности; всю вырученную сумму я отдам ему на хранение, а когда меня не станет, моя нежная подруга, вы сможете, по крайней мере, вести достойное вас существование».

Вот когда Жаку Феррану пригодились его зеленые очки! Если бы не они, г-жу д'Орбиньи поразил бы огонь, загоревшийся в глазах нотариуса при словах: «всю сумму... ему на хранение».

Тем не менее он ответил ворчливым тоном:

— Просто надоело... вот уже сколько раз меня выбирали в арбитры... и каждый раз под предлогом моей честности... Только и слышишь: честность, честность! А что мне с этого? Одни неприятности и беспокойство.

— Мой добрый Ферран, не отказывайте мне так сурово! Вы напишете графу, он ждет вашего письма и сразу отправит вам доверенность... чтобы вы могли реализовать эту сумму.

— Сколько там примерно?

— Он, кажется, говорил о четырехстах или пятистах тысячах франков.

— Не такая уж большая сумма, как я думал. В конечном счете вы целиком посвятили себя господину д'Орбиньи... Дочь его и без того богата, — а у вас нет ничего... Да, я могу вас ободрить; мне кажется, вы можете принять это предложение, и оно будет вполне законным.

— Правда? Вы так думаете? — обрадовалась г-жа д'Орбиньи.

Она, как и все прочие, была одурачена легендарной честностью нотариуса, в чем ее, разумеется, не стал разубеждать Полидори.

— Вы можете принять этот дар, — повторил Жак Ферран.

— В таком случае, я согласна, — со вздохом сказала г-жа д'Орбиньи.

Старший клерк постучал в дверь.

— Кто там еще? — спросил Ферран.

— Графиня Мак-Грегор.

— Пусть немножко подождет.

— Итак, я покидаю вас, дорогой господин Ферран, — сказала г-жа д'Орбиньи. — Вы напишете моему мужу, ибо это его воля, и завтра он вышлет вам полную доверенность.

— Да, я напишу...

— Прощайте, мой достойный и добрый советчик!

— Ах, вы, светские люди, просто не знаете, как сложно и неприятно порой брать подобные суммы на сохранение. Ведь это такая ответственность! Откровенно скажу вам, нет ничего хуже репутации искреннего и честного человека, которая навлекает на тебя только лишние заботы!

— И восхищение всех добрых людей!

— Помилуй бог! Я надеюсь получить награду, которую, может быть, заслужил, не от людей, а от всевышнего, — ответил Ферран с ханжеским смирением.

Едва графиня д'Орбиньи удалилась, ее место заняла Сара Мак-Грегор.

Глава XVII.

ГРАФИНЯ МАК-ГРЕГОР

Сара вошла в кабинет нотариуса с обычным своим хладнокровием и уверенностью. Жак Ферран не знал ее, не знал цели ее визита и рассматривал ее особенно пристально, надеясь одурачить еще одну жертву. Он смотрел на графиню очень внимательно и, несмотря на холодную невозмутимость этой женщины с мраморным лицом, заметил легкое подрагивание бровей, которое, видимо, выдавало сдержанное смущение.

Нотариус поднялся со своего кресла, пододвинул стул, жестом пригласил Сару сесть и сказал:

— Вы просили принять вас сегодня, сударыня; вчера я был очень занят и смог ответить вам только утром. Тысячу раз прошу прощения.

— Я хотела встретиться с вами по делу чрезвычайной важности. Ваша репутация честного, доброго и отзывчивого человека позволяет мне надеяться, что мой приход к вам будет не напрасным...

Нотариус слегка поклонился.

— Я знаю, сударь, что ваша скромность не требует доказательств. Вы умеете хранить тайны.

— Это мой долг, сударыня.

— Вы человек суровый и неподкупный.

— Да, сударыня.

— И тем не менее, если бы я вам сказала: от вас, сударь, зависит вернуть жизнь, да что жизнь... вернуть рассудок несчастной матери, найдется у вас смелость отказаться?

— Уточните факты, и я вам отвечу.

— Примерно пятнадцать лет назад, в конце декабря тысяча восемьсот двадцать четвертого года, один человек, тогда еще молодой, в глубоком трауре, пришел к вам и предложил взять на сохранение сумму в сто пятьдесят тысяч франков, которую хотели поместить на безымянный счет в пользу трехлетнего ребенка, родители которого желали остаться неизвестными.

— Что же дальше? — спросил нотариус, избегая утвердительного ответа.

— Вы согласились взять эти деньги и распорядиться ими так, чтобы ребенку была обеспечена пожизненная рента в восемь тысяч франков; половину этой суммы следовало пустить в оборот, чтобы затем вернуть ее девочке, когда она достигнет совершеннолетия, другую половину следовало вручить тому, кто о ней будет заботиться.

— Далее, сударыня?

— Примерно через два года, — говорила Сара, с трудом сдерживая волнение, — двадцать восьмого ноября тысяча восемьсот двадцать шестого года ребенок умер.

— Прежде чем продолжать этот разговор, я должен спросить, какое отношение вы имеете к этому делу?

— Мать этой маленькой девочки... моя сестра [95] . В доказательство моих слов я имею свидетельство о смерти несчастной девочки, письма человека, который о ней заботился, и обязательство одного из ваших клиентов, которому вы ссудили пятьдесят тысяч экю, чтобы он вложил их в свое дело.

— Покажите эти документы, сударыня.

Предельно удивленная, что ей не верят на слово, Сара вынула из сумочки многочисленные бумаги, которые нотариус внимательно просмотрел.

95

Мы считаем полезным напомнить читателю, что девочка, о которой идет речь, это Лилия-Мария, дочь Родольфа и Сары, и что Сара, упоминая о вымышленной сестре, была вынуждена лгать, ибо это было необходимо для ее замыслов, как мы сейчас увидим. Кроме того, Сара, как и Родольф, была убеждена в смерти маленькой девочки.