Парижские тайны
Шрифт:
Однако Альфред в столь крайних обстоятельствах все же выказал возвышенную кротость. Несмотря на все обиды, на весь тот вред, который причинил ему Кабрион, привратник проявил великодушие и жалость к коварному живописцу.
— Нет, нет, — заявил он, — если б я даже мог, я не стал бы требовать его головы!
— А вот я стала бы... стала бы... И тем хуже для него. И вся недолга! — воскликнула свирепая Анастази.
— Нет, — снова повторил Альфред, — я не люблю крови. Но я вправе потребовать, чтобы его, злодея, приговорили к пожизненному заключению, это необходимо для моего покоя, это нужно для моего здоровья... И закон должен пойти мне навстречу... в противном случае я покину Францию... мою прекрасную Францию! Вот к чему все это приведет...
И Альфред Пипле, уйдя в свое горе, торжественно покинул швейцарскую: в эту минуту он походил на величавую жертву античного рока.
Глава XII.
СЕСИЛИ
Прежде чем предложить читателю присутствовать при разговоре г-жи Серафен и г-жи Пипле, мы хотим предупредить его, что Анастази, ни в коей мере не сомневавшаяся в добродетелях богобоязненного нотариуса, все же решительно осуждала суровость, которую он выказал по отношению к Луизе Морель и Жермену. Естественно, что привратница распространяла свое недоброжелательство и на г-жу Серафен; однако, будучи весьма тонким политиком, г-жа Пипле по причинам, о которых мы скажем позже, старательно скрывала свою неприязнь к домоправительнице Жака Феррана и потому встретила ее как нельзя более сердечно.
Громко осудив недостойное поведение Кабриона, г-жа Серафен воскликнула:
— Ах да! Что такое происходит с господином Брадаманти? Вчера вечером я написала ему — и никакого ответа; нынче утром приходила к нему сама — и не застала его дома... Надеюсь, сейчас мне больше повезет.
Госпожа Пипле изобразила на лице живейшую досаду.
— Ах! Вот беда-то, вот незадача! — воскликнула она.
— Вы о чем?
— Господин Брадаманти еще не возвращался.
— Да это ни в какие ворота не лезет!
— Надо прямо сказать, не везет вам, милая моя госпожа Серафен, да и только!
— Но мне просто необходимо с ним побеседовать!
— Все понимаю, но, как говорится, не судьба!
— А вдобавок ко всему, мне всякий раз нужно придумывать предлог для того, чтобы прийти сюда; потому что, если господин Ферран проведает, что я знакома с таким шарлатаном, он — вы ведь знаете, до чего благочестив... до чего щепетилен мой хозяин — сами понимаете... какой скандал он мне закатит!
— Ну совсем как мой Альфред: он так добродетелен, так добродетелен, что своей тени боится.
— А вы не знаете, когда вернется господин Брадаманти?
— Он сегодня кому-то встречу назначил — то ли на шесть, то ли на семь вечера; и велел сказать той особе, какую он ожидает, чтобы она еще раз пришла, если его дома не будет. Так что заходите вечерком, и вы его наверняка застанете.
Мысленно Анастази прибавила: «Как бы не так! Уже через час он будет на дороге в Нормандию».
— Стало быть, я вечером опять приду, — сказала г-жа Серафен, с трудом подавляя досаду. Затем она снова заговорила: — Я еще вот о чем хотела вам сказать, любезная госпожа Пипле. Вы, конечно, слышали о том, что произошло с этой распутницей Луизой, которую все мы считали порядочной девушкой.
— Не говорите, не говорите, — ответила г-жа Пипле с сокрушенным видом, возводя очи горе, — у меня просто волосы дыбом встали.
— Так вот, я хотела вам сказать, что мы пока остались без служанки, и, ежели вы вдруг услышите о какой-нибудь благоразумной девице, работящей, честной и порядочной, будьте так любезны и пришлите ее ко мне. Нынче ведь так трудно найти неиспорченную девушку, что приходится обращаться в двадцать мест, пока подыщешь такую.
— Уж будьте благонадежны, госпожа Серафен. Коли я услышу о подходящей девице, я тотчас же вам сообщу... Знаете, ведь и хорошие места так же редки, как и хорошие служанки.
Здесь Анастази опять мысленно прибавила: «Как же, так я и пришлю тебе какую-нибудь бедную девушку, чтобы она жила впроголодь в вашем логове! Твой хозяин слишком скуп и слишком зол: подумать только, донес сразу на двоих — и на несчастную Луизу, и на бедного Жермена».
— Мне незачем вам говорить, — продолжала г-жа Серафен, — до чего у нас тихий и мирный дом; всякая юная девица только выиграет, если поступит к нам в услужение, ведь только потому, что эта Луиза оказалась от природы порочной, она так скверно кончила, несмотря на все благие намерения и отеческие советы господина Феррана.
— Само собой разумеется. Так что вы уж положитесь на меня: как только услышу где-нибудь о подходящей для вас девице, тут же и пришлю ее к вам.
— Да вот еще что, — продолжала г-жа Серафен, — господин Ферран очень хочет, чтобы у нашей служанки не было бы родных, ведь тогда, сами понимаете, у нее не будет повода уходить из дома и она станет меньше подвергаться опасности пойти по дурной дорожке; так что, ежели найдется какая-нибудь сиротка, мой хозяин предпочтет ее другим... Во-первых, потому, что это будет благим делом, а затем потому, что, как я уже вам сказала, не имея родных и близких, она ни под каким благовидным предлогом не сможет отлучаться из дому. Да, эта негодница Луиза дала хороший урок господину нотариусу... сами понимаете, милая госпожа Пипле! Вот почему он теперь так осторожен при выборе служанки. Подумать только, эдакий скандал в столь чинном и благочестивом доме, как наш... Какой ужас! Итак, до вечера; я зайду тогда к господину Брадаманти, а потом загляну и к тетке Бюрет.
— До вечера, госпожа Серафен, думаю, что вы наверняка застанете господина Брадаманти.
Госпожа Серафен удалилась.
— До чего ей приспичило повидать Брадаманти! — проговорила г-жа Пипле. — И что ей от него нужно? А ведь он-то нипочем не хочет с нею встретиться до своего отъезда в Нормандию! Я ужасно боялась, что она так отсюда и не уберется, эта Серафенша, а между тем господин Брадаманти ждет к себе даму, которая уже приходила к нему вчера вечером. Мне так и не удалось ее толком рассмотреть; но на сей раз я уж расстараюсь и хорошенько ее разгляжу, поступлю так, как поступила намедни с любовницей нашего двухгрошового майора. Что-то он давно сюда носа не кажет! Чтоб как следует проучить его, я сожгу дрова... да, сожгу все дрова этого недоделанного заморыша! Подумаешь! Платит жалкие двенадцать франков, а наряжается в халат из блестящего шелка... Больно ему это помогает!.. Но кто она все-таки такая, дама, что приходила к господину Брадаманти?! Из господ она или из простых? Мне не терпится разведать, потому что я ведь любопытна, как сорока: ничего не поделаешь, такой уж у меня нрав... Постой-ка... Мне пришла в голову одна мысль... Просто замечательная мысль — уж теперь-то я узнаю имя этой дамочки! Надо будет непременно попробовать... Но кто это сюда идет? А, лучший из моих жильцов. Привет вам, господин Родольф! — воскликнула г-жа Пипле, вытягиваясь по стойке «смирно» и поднося левую ладонь к своему парику.
И в самом деле то был Родольф; он еще не знал о смерти г-на д'Арвиля.
— Добрый день, госпожа Пипле, — сказал он, входя. — Что, Хохотушка дома? Мне нужно с нею поговорить.
— Она? Да эта милая кошечка всегда дома! Ведь у нее полно работы. Ни минуты без дела не сидит!..
— А как здоровье госпожи Морель? Она хоть немного приободрилась?
— Да, господин Родольф. Шут меня побери, благодаря вам или неведомому покровителю, чью волю вы исполняете, она и ее дети теперь просто счастливы! Они чувствуют себя точно рыба в воде: у них ведь есть и огонь в очаге, и чистый воздух, и мягкие постели, и хорошая пища, за ними сиделка ходит, не говоря уж о нашей Хохотушке: она хоть и трудится целый день, как прилежный бобер — и при этом сама нуждается, — а все равно с них глаз не спускает, уж вы мне поверьте!.. А потом тут от вас приходил лекарь, черный-пречерный, он осматривал госпожу Морель... Ха, ха, ха! Знаете, господин Родольф, я при виде его сама себе сказала: «Вот оно как! Верно, он лекарь угольщиков, этот черномазенький-то! Он может преспокойно щупать у них пульс, не боясь перепачкать руки!» Но это не важно, дело ведь не в цвете кожи, а врач он, что ни говори, видать, хороший: прописал какой-то отвар жене Мореля, и ей враз полегчало.