Парижские тайны
Шрифт:
Всадник пустил лошадь шагом, но так как продвигаться ему становилось все труднее, он вынужден был остановиться и оказался в потоке знакомой нам черни. Хотя он кричал «Берегись!» и вел коня с величайшей осторожностью, толпа стала на него кричать, осыпать оскорблениями и угрозами.
— Что он, этот тип, нам на спины, что ли, хочет въехать на своем верблюде?
— Сколько на нем серебра наляпано! – воскликнул из-под зеленой маски Хромуля.
— Если он будет нам мешать, стащим его с седла.
— Давайте спорем галуны с куртки и переплавим их, — кричал Николя.
— А если ты хоть пикнешь, распорем тебе брюхо, холуй ты этакий... — добавил Скелет, обращаясь к гонцу и хватая уздечку лошади; толпа стала такой плотной, что бандит отказался от своего намерения пройтись галопом до заставы.
Всадник, крупный и решительный мужчина, крикнул Скелету, замахнувшись на него рукояткой хлыста:
— Отпусти уздечку, а то дам по роже...
— Ах ты, поганая образина! Ты мне еще угрожаешь?
— Ну и что... я ехал шагом, просил, чтобы посторонились, не задерживали. Прибывает карета его высочества... слышны удары хлыстов... Посторонись...
— А что мне до его высочества! — крикнул Скелет. — Я его укокошу, если захочу, еще ни разу не убивал важных господ... надо попробовать.
— Долой господ! Да здравствует Хартия! — закричал Хромуля, и, напевая стихи из «Парижанки»: «Вперед, пойдем мы против пушек!», внезапно схватил ногу всадника, повис на ней всей своей тяжестью, так что тот покачнулся в седле. Эта дерзость была наказана крепким ударом рукояткой хлыста по голове Хромули. Но чернь сразу же с яростью набросилась на всадника; напрасно он вонзал шпоры в бока лошади, чтобы пробиться вперед и ускользнуть, он не смог этого сделать, не смог даже вытащить свой охотничий нож.
Его выбили из седла, повалили на землю, среди криков и свиста всадника несомненно бы убили, если б не подъехала карета Родольфа и не отвлекла на себя тупую злобу негодяев.
Некоторое время карета принца, запряженная четверкой лошадей, продвигалась только шагом, и один из выездных лакеев, в трауре (по случаю кончины Сары), стоявший на запятках, осторожно спустился, держась за дверцу. Кучера кричали: «Берегись!», и карета осторожно продвигалась вперед.
Родольф и его дочь были в глубоком трауре; он смотрел на нее с любовью и нежностью; небольшой капор из черного крепа еще более подчеркивал ослепительную белизну очаровательного лица Лилии-Марии, блеск ее белокурых волос; казалось, что голубое небо этого южного дня отражалось в ее больших глазах, лазурь которых никогда еще не была такой прозрачной и обворожительной...
Когда отец смотрел на Лилию-Марию, она нежно улыбалась, и лицо ее выражало спокойствие и счастье, но когда он отводил взор, оно становилось задумчивым, с оттенком какой-то затаенной грусти.
— Ты на меня не сердишься, что я рано тебя разбудил... хотел выехать заблаговременно, — проговорил Родольф, улыбаясь.
— О нет, отец, сегодня такое прекрасное утро.
— Видишь ли, я решил, что наше путешествие будет более интересным, если мы отправимся пораньше... и ты не так устанешь... Мэрф, мои адъютанты и карета с твоими служанками присоединятся к нам на первой остановке, где ты сможешь отдохнуть.
— Мой добрый отец, это из-за меня... это я всегда доставляю вам столько хлопот...
— О мадемуазель... не упрекайте меня... я не могу думать ни о чем другом... — проговорил принц, улыбаясь; затем с глубоким чувством продолжал: — Я так тебя люблю..... Позволь поцеловать...
Мария наклонилась к отцу, Родольф поцеловал ее очаровательный лоб.
Это произошло в тот момент, когда карета подъехала к толпе и потому стала продвигаться очень медленно. Родольф, удивленный, опустил стекло и по-немецки спросил у шедшего рядом лакея:
— Ну что там, Франц?.. В чем дело? Что за шум?
— Ваше высочество, огромная толпа, лошади не могут проехать.
— А почему собралась толпа?
— Ваше высочество...
— Ну?
— Ваше высочество...
— Говори же!
— Ваше высочество... только что услышал: говорят, там сейчас на площади казнят...
— Это ужасно! — воскликнул Родольф, откидываясь в глубину кареты.
— Что с вами, отец? — с беспокойством спросила Мария.
— Ничего... ничего... моя девочка.
— Но угрожающие крики... Слышите? Они приближаются... Боже мой, что же это такое?
— Франц, прикажи кучерам повернуть и ехать до Шарантона по другой дороге... — сказал Родольф.
— Ваше высочество, слишком поздно... мы уже среди толпы... Лошадей остановили... опасные люди...
Лакей не мог больше говорить. Ватага, готовая на все, подстрекаемая кровожадным бахвальством Скелета и Николя, внезапно с воплями окружила карету. Несмотря на сопротивление и угрозы кучеров, лошадей остановили, и Родольф увидел сквозь дверцы кареты ужасные, беснующиеся, угрожающие лица, среди которых был и Скелет; бандит подошел к дверце.
— Отец, берегитесь! — закричала Мария, обнимая Родольфа.
— Вы-то и будете высочество? — проговорил Скелет, просовывая свою безобразную морду в карету.
Если бы с ним не было дочери, Родольф при такой наглости дал бы волю своему гневу, но сейчас он сдержанно ответил:
— Что вам угодно?.. Почему вы нас останавливаете?
— А вот так, захотел и остановил, — ответил Скелет, положив свои костлявые руки на край дверцы. — Всему свой черед... Вчера ты давил негодяев... сегодня негодяи уничтожат тебя, попробуй только пошевельнуться.
— Отец... мы пропали! — прошептала Мария.
— Успокойся... я понимаю... — сказал принц, — сегодня последний день карнавала... Эти люди пьяны... я от них отделаюсь.
— Надо заставить его выйти... вместе со своей шлюхой, — кричал Николя, — как они смеют давить нас, бедных людей!
— Мне кажется, вы изрядно выпили и хотите повторить, — проговорил Родольф, вытаскивая из кармана кошелек. — Держите... вот вам... не задерживайте больше карету. — И он бросил им кошелек.
Хромуля схватил его на лету.