Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски
Шрифт:
— Доброе утро, Ван Айхен. Не думал, что нам удастся еще раз поговорить. Вы, наверное, тоже на это не надеялись.
После некоторой паузы мой собеседник выбирает, как говорят шахматисты, активное начало.
— Это ты, ублюдок?
— Вижу, вы меня узнали, мистер. Вы становитесь знаменитостью. Это я к тому, что о вас пишут в газетах. Надо думать, секретарша уже познакомила вас с содержанием вчерашней статьи в «Гаагсе Курант»? Она, вероятно, еще не знает, что в нижней палате парламента уже сделан запрос по поводу этого материала. Так что дело вряд ли уладится само собой. Сегодня на этот счет была короткая заметка в той же
Все это многословное глумление Ван Айхен выносит молча. Только в его коротком дыхании завзятого курильщика нарастает нехороший хриплый свист. Будет глупо, если он помрет раньше времени. Наконец Ван Айхен немного приходит в себя и решает все-таки поучаствовать в беседе, задав довольно тривиальный вопрос:
— Ты знаешь, что я с тобой сделаю?
— Думаю, ничего. Звучит банально, но в ближайшее время у вас будет масса дел. Ваши подручные тоже вряд ли станут мной заниматься: они скорее всего уже ищут другого покровителя и место поспокойнее.
От злости мой собеседник окончательно теряет осторожность и орет в трубку:
— Я тебя отправлю вслед за этой шлюхой!
— Вы уже несколько раз пытались сделать со мной нечто подобное. Насколько я помню, до сих пор выходило не очень удачно. Кстати, насчет моих друзей. Вам не следовало их трогать. Я бы отнесся к вашим демаршам более терпимо, если бы не тот случай, о котором вы только что упомянули. Знаете, у вас, голландцев, есть некоторые странные обычаи, которые я не понимаю. Но недавно я пришел к выводу, что в идее ходить в ресторан «по-голландски» все-таки есть свой резон. Я в том смысле, что каждый должен отвечать сам за себя и не впутывать в свои проблемы других людей. Вы пошли по другому пути и поплатились. Я понятно говорю, Ван Айхен?
Собеседник отвечает мне еще одной банальностью:
— Я выложу в полиции все о том, что ты натворил в подвале. Мы будем сидеть в соседних камерах. А там уж я до тебя доберусь.
Думаю, в моем голосе звучит искреннее удивление:
— Кто сказал, что вы попадете в полицию? Я думаю, что ваши друзья постараются не допустить этого. Учитывая вашу чрезмерную информированность, а также их заботливость и почти неограниченные возможности, как раз полиции-то вам бояться не стоит. Намек ясен? Алло, Ван Айхен?
Ван Айхен широко размахнулся и грохнул трубкой по аппарату. Тот, заикнувшись, сорванно загудел на одной ноте. Легко смахнув широкой ладонью остатки телефона на пол, Ван Айхен ожесточенно растер лицо.
Из всего, что он только услышал от Соловьева, внимания заслуживало только одно. А именно: предупреждение о надвинувшихся проблемах.
Черт с ним, с этим русским. Добраться до него можно будет и позже. В конце концов, Ван Айхен всегда гордился своей способностью отключать эмоции во имя бизнеса. Правда, в последнее время это искусство давалось ему все с большим трудом.
Сейчас надо все срочно бросать, надо исчезнуть на время. Оглядев кабинет, Ван Айхен легко поднялся, отпер сейф и стал быстро просматривать бумаги. Отложив несколько тонких папок и убрав их в портфель, он на мгновение остановился. Не ошибка — уйти сейчас, когда так много можно было бы сделать? Нет, конечно нет. Он все объяснит, все исправит. Но позже, когда все успокоятся, когда уляжется шум и все начнут забывать о его просчетах и вспоминать о заслугах. Тогда он снова станет нужным.
Все, все правильно. Ван Айхен глубоко вздохнул, поправил перед зеркалом галстук, взял со стола портфель и вышел из кабинета. В приемной он будничным тоном предупредил секретаршу:
— Буду часа через полтора. Может даже раньше. Ты знаешь, как я не люблю общаться с банкирами.
Ступив на крыльцо, он неторопливо обвел взглядом улицу. Успокоенно сошел на тротуар и направился к своей машине. Из серого «БМВ» неторопливо выбрались двое молодых людей и пошли ему навстречу. Машина двинулась за ними следом. Ван Айхен уже протягивал руку к двери своего «мерседеса», когда пуля тяжело ударила его в левый бок. Еще два выстрела прозвучали так же неслышно. Молодые люди прыгнули в катившийся мимо «БМВ». Машина резко приняла их и исчезла за углом. Набережная в это время суток обычно была пустынной. Первый прохожий обнаружил тело Ван Айхена только через три минуты.
В аэропорту Схипхол, он же Схрипхрол, малолюдно. Девушка в красном форменном пиджаке, лучезарно улыбаясь, регистрирует мой билет, я же от нечего делать глазею на редких пассажиров.
Как и вдень моего приезда, снуют туристы. Пробегают стайки стюардесс, и солидно шагают, летчики в разноцветных формах своих авиакомпаний. Прошла группа американских туристов. А вот…
Не думал, что меня еще что-либо может удивить или напугать, но в определенный моменту меня обрывается сердце. Метрах в двадцати, лениво опершись о стойку регистрации билетов, стоят следователь Ян Артс и тот самый тип в сером, который, наверное, еще долго будет преследовать меня в ночных кошмарах. Оба задумчиво разглядывают меня, время от времени перебрасываясь короткими фразами.
Из столбняка меня выводит голос сотрудницы аэропорта:
— Простите, вы все-таки возьмете свой билет?
— А надо ли? То есть, конечно-конечно.
Положен не донельзя дурак кое. Если эти двое пытаются меня гипнотизировать, то им это вполне удается. Я не могу двинуться с места, ибо не понимаю их намерений. Наконец, набравшись нахальства, вопросительно, но без особого вызова поднимаю брови.
Сделав паузу в полминуты, Артс несколько безразлично, но зато вполне доступно реагирует на мой безмолвный вопрос — демонстративно смотрит паевой часы. Тут же раздается ухающий голос диктора, который сообщает о начавшейся посадке на московский рейс. На всякий случай не сводя глаз с этой пары в штатском, неторопливо нагибаюсь за своей сумкой. И в этот момент Артс, не меняя выражения лица, неожиданно подмигивает. Тип в сером едва заметно ухмыляется и отворачивается в сторону.
Устроившись в кресле, сначала смотрю в иллюминатор на облака, затем безуспешно пытаюсь заснуть. Отчаявшись, принимаюсь ждать обеда. Между тем после получасового ерзанья в креслах двое соседок студенческого возраста начинают расспрашивать меня о том, кто я и что. Потом их интересует все остальное. Мы добираемся до вопроса о том, много ли в Москве дискотек и у всех ли граждан есть любимые пабы. Говорю, что дискотеки есть, но не очень много, и они довольно дорогие, а любимого паба у меня нет по той же причине. Бестактный вопрос о зарплате я просто игнорирую. После некоторого размышления одна из соседок, коротко стриженная брюнетка с черными блестящими глазами, спрашивает: