Парижский паркур
Шрифт:
Я тряхнула головой и улыбнулась Нике. Главное – она не сердится.
Глава 4,
в которой не без потерь мы добираемся до колючего домика
Наконец мы выскочили из самолета в аэропорту Шарля де Голля, написали по эсэмэске родителям о своем благополучном приземлении и побежали искать багажное отделение. Это оказалось не таким-то простым делом! В зале было несколько выходов конвейерной ленты, но у каждой на табло высвечивалось: «Багаж из Мадрида».
– Пять лент, – посчитала Ника, – и все выкатывают багаж испанцев?! Тут, что ли, футбольная команда приземлилась?
– Если так, пойдем возьмем автограф у Луиша Фиго? – подхватила я, но никаких футболистов, да и вообще испанцев пока не наблюдалось.
– Я не понимаю, – начала Ника, – а где же багаж из России?
Она зачем-то надела розовые перчатки, потом снова сняла их.
– Погоди, – успокоила ее я, – применим метод дедукции, изобретенный дедушкой Холмсом. Будем мыслить логически. Наверняка кто-нибудь из наших уже был в этом аэропорту и покажет, где выдают российский багаж.
Мы подошли к окошку, за которым ослепительно сверкало солнце, отражаясь от металлических крыш смежных с аэропортом зданий, и стали ждать. Вот появился дядька в белом свитере, поверх которого он накинул кожаную куртку, но он с семейством тоже принялся метаться у «испанских» конвейерных лент.
– Девчонки, – обратился он к нам, – вы не знаете...
– Сами в первый раз, – вздохнула Ника, но тут появились наши школьники во главе с Эльфиней и устремились к лестнице, которая вела на второй этаж. Под лестницей оказалась ниша, и в нее они все нырнули.
– Эврика! – воскликнула я, и, довольные, вместе с дядькой мы бросились за ними.
Однако мы рано радовались. Все-все сняли свои чемоданы с ленты, кроме Ники. Ее красавец-чемодан, с заклепками и узорами, потерялся!
– Отлично, – проговорила с яростью Ника, – превосходно... Просто кантбишно, и не смей меня поправлять!
– Это кантбишно, – уныло согласилась я, – пойдем заявим о пропаже.
Мы потратили три километра нервов, чтобы вдолбить администрации аэропорта, какой именно чемодан потеряла Ника. Никиных знаний хватило, чтобы объясняться по-французски, но оказалось, такие шикарные чемоданы теряются довольно часто.
«Или воруются», – подумала я, но вслух говорить не стала.
А потом – еще четыре километра нервов ушло, чтобы найти метро. Ну не было в аэропорту Шарля де Голля такой таблички! Кругом была только инфомация о пригородных поездах системы RER. Не знаю, что это за система такая, но нам-то нужно было метро!
Как назло, в этот момент позвонил папа. Мне пришлось глубоко вздохнуть и защебетать, что у нас «все абсолютно в порядке!» Хотя пока до порядка было далеко.
Я таскалась повсюду со своим чемоданом, и меня это не радовало, потому что я устала, а Ника таскалась за мной без чемодана, и ее это тоже явно не радовало.
Все, кто летел с нами, разошлись, и спросить было не у кого, пока я не заметила еще одного знакомого. Высокого старикана с длинной седой косичкой, в спортивном костюме и по-прежнему – босиком.
– Не ходи к нему, он крейзи, – одернула меня Ника.
Но мне было уже все равно, так меня запарил мой чемодан. Лучше бы я сдала его в багаж, и он потерялся, как Никин!
Старикан, оказалось, отлично говорит по-русски, с почти незаметным французским акцентом. Он объяснил, что, оказывается, вот эти самые поезда системы RER – это смесь электрички и поезда метро! То есть сейчас он как пригородный действует, но потом ныряет под землю и становится «метрошным».
Тут мы с Никой вспомнили, что моя мама и говорила о поезде, а не о метро!
Он показал, где можно купить билеты, а еще найти станцию, где живет мадам, помог выбрать линию, чтобы нас не унесло куда подальше от Парижа.
– Она живет в пригороде, – сказал он, разглядывая листок, на котором аккуратными буквами Никин папа вывел адрес своей парижской знакомой, мадам Пуарэ, но заметив, как скривилось при слове «пригород» лицо Ники, добавил, – правда, от центра Парижа недалеко. Сядете на тот же поезд и доберетесь минут за двадцать до своих музеев.
– А часто он ходит? – спросила я.
– О, каждые пятнадцать минут. Думаю, вы успеете на поезд в двенадцать тридцать.
– Спасибо, – с облегчением сказала я. И старикан, кивнув, отошел к автомату, торгующему бутылками с водой.
– Какой же он классный, – сказала я Нике, пока мы покупали билеты.
– Фу, – поморщилась Ника, – ты ногти его не видела?
– Зачем мне его ногти, я говорю, он как человек – классный.
– Осталось только влюбиться в него, – проворчала Ника, высыпая сдачу в кошелек из светлой кожи, тоже с заклепками и рисунками, как чемодан, – он вполне в твоем вкусе. Ты же любишь психов!
– Обожаю! – воскликнула я, засовывая свою сдачу просто в карман.
– О, хани, только не надо...
– Да я не психов обожаю! А граффити, качественно сделанное! Посмотри!
Я указала вниз, на поезд, который как раз подъехал к зданию аэропорта.
Он был весь разрисован граффити: горы, облака, звезды, лучи солнца на нежно-сиреневом или голубом фоне. На некоторых вагонах – короткие лозунги или имена райтеров, выведенные буквами-пузырями.
– Эта техника называется throw up, – объяснила я Нике, – наброски. Видишь, тут почти каждый рисунок двухцветен, один цвет – контур, другой – заливка. Времени у них было мало, поэтому так работали, эскизами. Я знаю, у меня есть друг в аське, Санни, он райтер из Испании.
– Я не фанат граффити, хани.
– А я фанат. Давай поспешим, а? Очень хочется успеть и поехать на таком чудо-поезде.
– Сдается мне, хани, ты не до конца завязала с рисованием, – пробормотала на бегу Ника.
Миновав турникеты, мы влетели в вагон, куда нас приглашающими жестами звал темнокожий контролер в вязаной серой шапочке и джинсовой куртке.
– Чуть билет не выронила, – сказала я, приготовив картонный квадратик, чтобы протянуть его контролеру.
Но тот не стал ничего собирать, а наоборот, когда поезд со свистом тронулся, раздал пассажирам разноцветные листочки.