Парижское эхо
Шрифт:
Уголок с бесплатной кухней прятался под эстакадой станции метро. Рядом обнаружилась целая толпа приезжих африканцев с черной матовой кожей и сверкающими белыми глазами – из Либерии или Сенегала, а может, из какой-то другой страны к югу от Марокко. В руках они держали перевязанные цветными тряпками тюки с бесполезным барахлом на продажу. В литейных сводах платформы без умолку гудели поезда. В ожидании бесплатной порции супа африканцы пытались немного заработать: кто-то торговал чехлами для телефонов, кто-то – наркотиками. Говорили они на французском – очень громко и почти всегда в нос; голоса их то умолкали, то снова набирали силу. Кое-кто
Конечно, жизнь в девятнадцать лет имеет серьезные недостатки. Например, тебе постоянно хочется есть, и никакого стакана супа, пусть даже с хлебом, и близко не хватит, чтобы по-человечески набить живот. Да и хлеб тут был какой-то чудной, совсем непохожий на наши плоские лепешки: пекли его в форме багета – длинной трубы, которую полагалось рвать на куски прямо руками. Заметив на стойке почерневший банан, я быстро его схватил и хотел было спрятать в рюкзак, как вдруг Сандрин взяла меня под руку и решительно повела прочь.
Мы снова двинулись в путь и шли еще довольно долго, хотя на местности я почти не ориентировался. Мне только сразу показалось, что там, где пролегал наш путь, обычные французы предпочитали не задерживаться. Сандрин кашляла и выглядела совсем больной. Нам даже пришлось остановиться у одного дома, чтобы немного перевести дух. Мы присели на ступеньки подъезда, и девушка откинула голову к стене. Дышала она тяжело. На улице смеркалось.
– Мне нужно отдохнуть, – сказала Сандрин.
– А где же мы заночуем? – спросил я и на секунду растерялся от собственного вопроса.
Мне вдруг стало ясно, что о подобных вещах нужно беспокоиться заранее. Я приехал, не имея ни малейшего понятия о том, как буду жить. Мне так хотелось убежать, что ни о чем другом я и думать не мог. К тому же мне сказали, что другого выхода нет – только побег.
– Тут есть один чувак, зовут Ив. У него своя квартира чуть дальше по улице, я там как-то уже бывала.
– А сколько стоит?
– Нисколько.
– Тебе придется сделать ему минет?
– Нет. Тебе придется.
– Мне кажется, я не смогу.
– Малыш, я просто шучу. Чувак когда-то был торчком, а теперь ему нравится помогать людям.
– Какие наркотики он употреблял?
– Героин. Крэк.
– Ничего себе. Это очень серьезно.
– А я почему-то думала, что там, откуда ты приехал, наркотики принимают все.
– Только киф. Или маджун — это когда в киф добавляют финики, орехи и всякое такое.
Сам я ненавидел маджуп, хотя не стал об этом говорить. Редкая дрянь, которую невозможно правильно рассчитать. В конце концов ты обязательно переборщишь, но к тому моменту, как это поймешь, будет уже поздно.
Было ясно, что первым делом мне надо найти
После того, как Сандрин немного передохнула, мы снова пошли вперед. Вскоре я понял, что иду один – моя подруга опять немного отстала. И тут у жилого дома с видом на канал меня остановила какая-то женщина. Она стояла у подъезда, сжимая в руках две хозяйственные сумки. По-французски она говорила с большим трудом, но я все-таки сумел разобрать общий смысл: женщина спрашивала, не хотел бы я зайти к ней домой.
Казалось, лучшего варианта и не придумать: Сандрин еле шла, а мне совсем не улыбалось спать на холодном полу наркопритона, до которого к тому же предстояло еще добраться.
– Спасибо, – ответил я. – Далеко идти?
– Пятьдесят евро.
Я решил, что она ошиблась, так как на французском языке вопросы: «Как далеко идти?» и «Сколько стоит?» – звучат одинаково – combie. Я уточнил вопрос:
– Я имел в виду, далеко ли отсюда ваш дом? Сто метров? Двести? – На этих словах я вдруг заметил, что женщина очень густо накрашена.
Ответила она до того быстро и неразборчиво, что я ничего не понял. Тут с нами наконец поравнялась Сандрин, которая теперь выглядела так, будто вот-вот упадет.
– Эта дама предложила мне переночевать у нее дома. Она живет где-то рядом, – сказал я Сандрин, а потом снова повернулся к женщине и спросил: – Можно мне вместе с подругой?
В ответ незнакомка выплюнула целый клубок французских слов, из которых я смог хоть как-то разобрать только «пятьдесят». Сандрин взяла меня под руку и прошептала:
– Пойдем-ка отсюда. Мы уже почти на месте.
Дойдя до конца улицы, я попытался объясниться:
– Поначалу она была милой, но потом…
– Сколько тебе лет, малыш?
– Двадцать три. Я же тебе говорил.
– Ага. А на самом деле?
– Ладно. На самом деле двадцать.
– Честно-честно?
– Ну, почти двадцать.
– Поздравляю, только что ты встретил первую в своей жизни парижскую проститутку.
– Но… А как же сумки с продуктами? И обручальное кольцо?
– И не говори. Все же знают, что настоящую проститутку можно встретить только ночью, в свете уличного фонаря, распевающей песни Эдит Пиаф.
Я не знал, кто такая эта Эдит Пиаф, и некоторое время шел молча, но потом снова заговорил:
– Ладно, хватит уже надо мной смеяться.
Квартира Ива оказалась на последнем этаже здания, похожего на рынок «Гоа». Первым делом я заметил окна с грязными металлическими решетками и то, что в комнатах не было ни одной кровати. Что ж, по крайней мере хозяин оказался дома. Он быстро вспомнил Сандрин и пригласил нас войти; с обледенелой улицы мы шагнули навстречу крупному бородатому мужчине в джинсовом комбинезоне. Он был похож на автомеханика из американской глубинки или на одного из персонажей «Посланника» по прозвищу Бастер Би. Ив дал нам по куску багета и крошечному шарику сыра в красной восковой оболочке. Рядом с нами сидели еще четыре или пять человек, но диван в комнате был только один, поэтому двое из них расположились на полу. У Сандрин на рюкзаке болтался тонкий спальный мешок. Раскатав его, девушка улеглась и почти сразу уснула. Ее лицо горело.