Парк доисторической эры
Шрифт:
– У папы при жизни была привычка говорить притчами и метафорами, примешивая к ним фразеологические обороты по-латыни, по-немецки, по-французски, по-итальянски, по-китайски и на прочих языках…
– Он знал так много языков? – удивился Алексей, с недоверием посмотрев на Артёма.
– Конечно! Но он не только знал языки, он жадно интересовался культурами народов уверенный в том, что с астрономической точки зрения они едины… Вот и здесь у него в исследованиях имеются метафоры и высказывания на разных языках мира, причём с переставленными словами – так называемой инверсией. И поэтому не поймёшь то ли это фразеологическая инверсия, то ли в действительности он наблюдал в платообразных долинах между горными
– Что это?
Артём пожал плечами.
– Если дословно перевести с латинского на русский, то звучит как зов или влечение души, причём он добавляет так же на пяти языках: манси, удмуртском, ненецком, хунотском и корякском " потрясение курумов" – это подвижная земля или подвижные камни, – пояснил Артём. – А вот очередная нелепость, – ударил он по рукописи, успев прочитать про себя ещё несколько слов, пока разговаривал с Алексеем.
– Какая?
– Движение курумов вызвано кембрийским взрывом!
– Чем-чем?
– Ты не ослышался: кембрийским взрывом.
– Но он произошёл, насколько я помню, приблизительно пятьсот сорок миллионов лет назад в начале Палеозойской эры после криогеннийского оледенения земли, когда вся земля была сплошь покрыта льдами…
– Да, такой метаморфозой "Кембрийский взрыв" был назван резкий эволюционный процесс многоклеточных организмов, а уж никоим образом ни движение курумов, появившихся в результате дробления гор во время последнего Ледникового периода, – совсем понуро вздохнул Артём и, захлопнув рукопись отца, безнадёжно махнул рукой и положил её в вещевой ящик. – Теперь я понимаю тех, кто охотился за ней, ведь в оригинале рукописи такая же галиматья, которую непомерно охота расшифровать.
– Однако твой отец был далеко не глупцом, чтобы в своих исследованиях заниматься галиматьёй, – возразил Алексей.
– Зато у него гениальная способность учёные исследования гримировать так, что невольно можно подумать, что писал их футуристический пациент дома душевно больных, – грустно усмехнулся Артём. – За эти рукописи вообще можно не беспокоиться… Их я-то не в состоянии расшифровать, не то что… Вот смотри!.. – опять полез он в вещевой ящик и, достав рукопись, ткнул пальцем в открытую страницу. – Он под заголовком «Биология физиологии среды» пишет по-латыни sonitus favere voci,paries gemitas – flamma focus…
– Фокус? – повторил Алексей последнее слово.
– Да, но не перебивай. В сумме написанного получается вот, что: звук издаёт звук, раздаётся стенание стены и всё это, я так понимаю, огненный фокус.
–Да – а… – покачал головой Алексей.
– Я и так, и так пробовал переставить слова, отыскать в ниже написанном хоть какое-то этому объяснение, но всё безрезультатно… – пожал плечами Артём. Немного помолчав, он вздохнул. – Меня вот, что больше всего настораживает…
– Что?
– Что в этих рукописях отец почти не использует другие языки, а только латынь.
– Что ж тут удивительного? – скривил губы Алексей. – Он биолог, да и вся медицина пишется на латыни.
– Так-то оно так. Но при жизни он говорил, что латынь это мёртвый язык, уже никому из народов не принадлежащий… На нём можно говорить только о мёртвых либо о воскресших из мёртвых!
– Странный вывод, – согласился Алексей.
– Если учесть, что под всем своим исследованием, написанном вперемешку с латынью, он в конце как бы иронично с насмешкой резюмирую: эволюция! И тут же опять это слово он пишет по латыни…
– И что из этого?
Артём дёрнул плечами.
– Получается эволюция мёртвых, – неуверенно ответил он.
– М-м, да-а … – задумчиво протянул Алексей. – Слушай, что-то меня вдруг осенило: а вот то, что твой отец пишет на пяти языках северных народностей – это не является какой-нибудь
– Я об этом что-то не подумал.
– Закрывай рукопись и убирай её, приедем на место и там разберёмся… Посмотри на карту: какой самый ближний населённый пункт к хребтам Пай-Хой и Пай-Эр?
Артём убрал рукопись и достал дорожную карту. Немного ее изучив, он ответил.
– Посёлок Кучгар.
– Вот там и начнём свои расспросы…
* * *
Дорога складывалась удачно. Поесть приходилось иногда как придётся, начиная с простых перекусов бутербродами в дороге – благо Женя и Аня делали их превосходно с томатом и тонкими ломтиками перцового сыра – и заканчивая в придорожных забегаловках, которых, надо сказать, по мере приближения к полосе Северного Полярного Урала, становилось на дороге всё меньше и меньше. Вечером готовили ужин на воздухе. Спали все впятером в минивене, что делало взаимоотношение ребят близкими и уютными. Травили байки, анекдоты, вспоминали интересные случаи из жизни и смеялись с беспечной беззаботностью, которой так щедро одарена молодость. В общем, время в дороге до конечного пункта Кучгар пролетело задорно и незаметно. Миновав шестьдесят четвёртый градус северной широты, друзья резко попали из цветущей весны обратно в зиму. Алексею пришлось задраить в минивене все стёкла и включить печку. Повсюду в предгорьях лежал снег, серебрясь на солнце. Таёжный лес на склонах гор тоже был укутан шубами снега, сверкающего на солнце жемчугом и манящим к себе своей первозданной дремучестью. Горы упирались в облака и терялись в небе. Дорога начала петлять серпантином меж скалистых кряжей и ребята не отрывали внимания от этого чарующего пейзажа. Алексей посмотрел на навигатор и констатировал:
– Осталось самую малость… Если наш спутниковый путеводитель нас не обманывает, то на месте мы будем уже к вечеру.
– Отлично! – с оптимизмом резюмировал Артём.
– Может быть, удастся напросится на постой и сходить в баню, – с надеждой в голосе вздохнула Аня.
– Попробуем уладить щедрой ценой эту сторону вопроса, – ободрил её Стас, которому за время дорожного путешествия всё труднее и труднее становилось скрывать свои симпатии к ней.
Аня это чувствовала. Ей тоже нравилась атлетичность и мужественность Стаса, и она скромно отвечала ему взаимным вниманием.
К вечеру горные кряжи стали массивнее. Дорога как вид и само понятие исчезла совсем, её нельзя было назвать даже просёлочной. Кое-где виднелась колея, продавленная на каменных подвижных курумах вездеходами, да и то местами она была заметена снегом так, что Алексею приходилось вести минивен, что называется по наитию. От тряски, серпантинных поворотов, спусков и подъёмов ребят выворачивало наружу как при морской болезни, и иногда приходилось останавливаться, что бы перевести дух и справиться с подступившей тошнотой. Вдобавок к этой невзгоде прибавилась снежная пороша, залепившая стёкла и фары минивена. Ребята отчаялись. От снежных облаков, затянувших небо, темень сгущалась быстрее, чем обычно. В бачке омывателя стёкол быстро закончилась омывающая жидкость и приходилось часто останавливаться, чтобы выйти из минивена и очистить фары и дворники лобового стекла от налипшего снега. Наконец, совсем пришлось остановиться из-за наступившей темноты и невозможности сквозь снежную пелену разглядеть едва видимую, мало заметную дорогу. Громады гор обступали путешественников чёрными исполинами со всех сторон, пугая их своей замкнутостью, как западнёй. У ребят оптимизма сразу поубавилось. Выйдя из минивена, они испуганно озирались по сторонам. Откуда-то издалека до их слуха донёсся протяжный басовитый вой.