Парк Горького

Смит Мартин Круз

— А грохот выстрелов? — перебил Фет раздраженно. — Да и выстрелом в рот не приканчивают.

— Молодец! Значит, я стреляю по другой причине, и к тому же веской, если уж рискую стрелять еще два раза.

— Но по какой?

— Если бы я знал! — вздохнул Аркадий. — Потом достаю нож, срезаю ваши лица, кончики пальцев — наверное, ножницами. И складываю все это в сумку.

— И гильзы в сумку летели! — догадался Паша. — Потому мы их и не нашли на поляне.

— А время какое я выбрал?

— Вечер. Поздний, — ответил Паша. — Меньше риска,

что кто-нибудь еще свернет с дорожки на поляну. Может, шел снег, он глушит звуки. И вы уходите из парка под завесой темноты и снега.

— Которая мешает увидеть непрошеным свидетелям, как я бросаю сумку в реку.

— Река же давно замерзла, — возразил Фет, опускаясь на стул.

— А, черт!

— Пошли пожуем чего-нибудь, — сказал Аркадий. Впервые за два дня у него появился аппетит.

В столовой у станции метро напротив прокуратуры для следователей держали особый столик.

— Так мне еще раз поговорить с лоточницами? — спросил Паша, подцепляя на вилку кружок колбасы. Они одно твердят: надо гнать из парка цыган.

— А ты и с цыганами потолкуй, — сказал Аркадий. — И узнай, какую музыку ставили на катке.

К их столику подошел Чучин. Хоть и старший следователь по особо важным делам, а сплошная серость. Он сказал Аркадию, что звонил Людин. Сообщил фамилию, выцарапанную на женских коньках.

Аркадий пробирался по сложному лабиринту "Мосфильма". Внезапно он увидел яблоневый сад, купающийся в мягком золоте осеннего заката. Мужчина в элегантном костюме начала века читал под яблоней, а позади него под распахнутым окном в единственной стене несуществующего дома виднелся рояль, на котором стояла керосиновая лампа. Вдоль стены прокрался на цыпочках другой мужчина в грубой одежде и картузе, достал револьвер, прицелился…

— Боже мой! — вскрикнул читающий и подскочил.

Но что-то не получилось, и начали снимать новый дубль. Аркадий тем временем отыскал взглядом реквизитора: высокая, темные глаза, матовая кожа, каштановые волосы собраны в узел на затылке.

— Боже мой! Как вы меня испугали! — Читающий подпрыгнул и заморгал, увидев поднятый револьвер. — У меня и так нервы расстроены, а тут еще вы со своими дурацкими шутками!

— Перерыв! — объявил режиссер и удалился. Съемочная площадка мгновенно опустела, и только высокая девушка осталась, чтобы накрыть чехлом садовый столик и скамью. Только теперь Аркадий обратил внимание, как плохо она одета — все штопаное-перештопаное.

— Ирина Асанова? — спросил он.

— А вы кто такой? — Низкий красивый голос, сибирский выговор. — А-а! Ну, пропал перерыв. Закурить у вас не найдется?

Аркадий знал из дела, что ей двадцать один год. Он протянул ей пачку и уловил в ее на редкость выразительных глазах веселую насмешку.

— А у тех, кто из первого отдела, сигареты получше, — сказала она, жадно затягиваясь. — Значит, хотите, чтобы меня и отсюда выгнали?

— Я не из первого отдела и не из ГБ. — Аркадий показал ей служебное удостоверение.

— Разница

невелика. Так что же угодно старшему следователю Ренько?

— Мы нашли ваши коньки.

— Неужели? — Она засмеялась. — Они пропали два месяца назад.

— Они были на трупе.

— Вот как? Значит, есть в мире справедливость. Если, конечно, он замерз. Знали бы вы, сколько времени я на них копила! Посмотрите-ка на мои сапоги! Ничего, не стесняйтесь. — У нее были длинные стройные ноги, но старенькие дешевые сапожки явно готовились расползтись по швам. — Режиссер обещал купить мне итальянские, если я с ним пересплю. Стоит, как по-вашему?

— Так ведь зима уже почти кончилась.

— Вот именно… Так, значит, труп. А ведь я заявляла о краже коньков и на катке, и в милиции.

— Да, но четвертого февраля, а указали, что пропали они тридцать первого января.

— Так вы же следователь и должны знать, что о вещи вспоминаешь, только когда она тебе понадобится. Когда я их хватилась, то побежала на каток. Только поздно было.

— Но кто, по-вашему, мог их украсть? Вы кого-нибудь подозреваете?

— Я подозреваю… — Она сделала драматическую паузу. — Всех! Однако старшие следователи не занимаются кражами каких-то коньков. Что вам от меня надо?

— Девушку, на которой были ваши коньки, убили. И с ней еще двоих.

— Но я-то тут при чем? И кстати, я училась на юрфаке. Если вы пришли меня арестовывать, то где милиционер?

Аркадий даже изумился, что спускает этой нелепой девице ее благоглупости. С другой стороны, он понимал, каково приходится иногородней студентке, выброшенной из университета: потеряет работу, потеряет московскую прописку и езжай, голубушка, домой. А этой ведь — в самую Сибирь.

— Если арестовывать не будете, то уходите, а? Только на прощание дайте еще сигаретку.

Аркадий отправляется к Левину. Они обсуждают, для чего убийце понадобилось идти на дополнительный риск и стрелять в рот своим уже мертвым жертвам. По настоянию Аркадия Левин исследует под микроскопом крохотные обломки резцов, извлеченные изо рта Рыжего.

— Я отправил протокол к тебе в прокуратуру, — говорил Левин, колдуя над микроскопом. — Подушечки пальцев срезаны ножницами. Лицевые ткани срезались не скальпелем — на кости остались глубокие царапины. Скорее всего, ножом. Охотничьим, и очень остро заточенным… Ну-ка, погляди!

Мельчайшая пыль на предметном стеклышке выглядела россыпью костяных камней, между которыми валялись розовые палочки.

— А это что?

— Гуттаперча. Ею был запломбирован корневой канал.

Ни у нас, ни в Европе гуттаперчей не пломбируют. Только в Америке.

У себя в кабинете Аркадий отстукивал на машинке:

"…Исследование зубов трупа ПГ-2 показало, что верхний правый резец был запломбирован методом, принятым в США, но не применяемым ни нашими, ни европейскими стоматологами…"