Парк прошлого
Шрифт:
— Видишь, настоящая гравировка? — показал Люций, выкладывая карточки бок о бок на каминную полку. Потом он отвернулся вполоборота и вытащил еще одно письмо, на этот раз из своего внутреннего кармана. Вскрыл и стал читать про себя. Калеб наблюдал; по лицу отца скользнуло странное выражение — внезапная, секундная волна искреннего страдания. Все тут же прошло, но Калеб все же успел заметить. А еще он разглядел, что на листке бумаги из конверта крупно нацарапано единственное слово, вот только не разобрал какое. Отец скомкал листок, бросил в огонь и замер у камина, склонив голову набок и наблюдая, как смятая бумага прогорает дотла. После он взял тяжелую медную кочергу, прислоненную у каминной решетки,
— Что это? — живо спросил Калеб.
— А, так, ничего… — отозвался Люций. — Просто глупая записка, кто-то забыл в кармане костюма. Значит, ты способен выказывать подлинный интерес? И говорить умеешь, когда хочешь.
— Что? — возмутился Калеб.
— Мы ехали по улицам этого великолепнейшего города! — Отец внезапно отчего-то рассердился и почти угрожающе взмахнул кочергой в дрожащей руке в сторону Калеба. — Замечательное техническое достижение! Одно из величайших чудес современности, в немалой части созданное моими собственными усилиями! А ты что на это сказал? Ничего, практически ничего, ни единым словом не отметил! Иногда я прихожу в отчаяние от твоего поколения, сын, в настоящее отчаяние!
— Я все рассматривал! Ты же видел, я пытался все увидеть и впитать, — оправдывался Калеб, растерявшись от внезапной вспышки гнева. Так не похоже на отца… кажется, он пришел в ярость потому, что был чем-то расстроен. Чего отец испугался? Что означало это послание, состоящее из единственного слова? И зачем сжигать письмо, словно опасную заразу? Калеб инстинктивно почувствовал, что что-то здесь не так, что происходит нечто, связанное с письмом. Но промолчал.
Отец обратил внимание на коробки. Внутри оказались два наряда для Хэллоуина, сшитые на заказ специально по мерке. Для отца — строгий черный костюм в викторианском стиле, изукрашенный нарисованными спереди белыми костями. Сверху полагалось надевать длинный плащ, чтобы кости было видно, лишь когда плащ распахивают или снимают. В коробке для Калеба обнаружился такой же черный костюм, но уже без костей. Зато для него была приготовлена маска в виде черепа. Смятый череп ухмыльнулся Калебу, и вся коробка с аккуратно сложенным нарядом вдруг стала похожа на миниатюрный гроб.
Калеб до сих пор еще не привык к жесткой и неудобной викторианской одежде, которую приходилось носить в парке. Он разделся в своей спальне, казавшейся еще более тесной из-за украшений: снова обои с лиственными орнаментами, снова картины в золотых рамах, акварельные изображения рыжих хайлендских коров и пейзажи с египетскими пирамидами. Скорей бы выспаться, без снов, на старомодной кровати с медными шариками.
Он весь день мучился с этой одеждой, пытался половчее натянуть штаны с сильно завышенной талией, которые удерживались при помощи тугих эластичных подтяжек, натирающих ему плечи. На пальцах ног появились мозоли от тяжелых кожаных башмаков. Юноша повесил сюртук на вешалку, рядом — пальто с бархатным воротом и жилет. К белой рубашке полагался невероятной жесткий отстегивающийся воротничок, который было дьявольски сложно прицепить на место при помощи цельных золотых запонок и который нещадно натер Калебу шею.
Молодой человек почистил зубы над раковиной, макая щетку в круглую жестянку с порошком, который источал неприятный медицинский запах. Осмотрел себя в зеркале. Волосы приглажены помадой, на плечах — красные отметины от подтяжек; вообще сам на себя не похож.
Рано утром его разбудил отец со словами:
— Аутентичный завтрак!
К завтраку на сервировочном столике были веером разложены утренние газеты. Отец ел овсянку и не обращал на них никакого внимания. Калеб
— «Фантом вернулся! Очередная жертва обнаружена в Шордиче, обезглавленный и выпотрошенный труп! Голову впоследствии нашли на крыше здания, предназначенного под снос».
Отец торопливо, нервически вскинул голову и, словно пытаясь отвлечь Калеба от этой темы, проговорил:
— Фантом, разумеется, окажется актером, как и все другие, что работают на Корпорацию. Довольно дешевые фокусы, как тебе кажется?
— Повесить его мало! — В комнату энергично вкатилась миссис Буллок и содрогнулась при виде изображения в журнале. Хозяйка поставила на стол две полные тарелки с беконом и яйцами. — Говорят, он раньше грабил банки, и все ему как будто мало! А теперь вообще гораздо хуже стало! Говорят, он вырезает сердце и все такое прочее…
Она передернулась, а потом предложила гостям свежий чай и еще немного тостов.
ГЛАВА 11
В тот же день Калеб стоял наверху, у окна в гостиной. Новенький, точно по мерке сшитый костюм плотно облегал худощавую мальчишескую фигуру. Калеб выглядел весьма элегантно, совсем как молодой человек из хорошего общества или, по-здешнему, «модник». Юноша стоял неподвижно, точно фарфоровая фигурка, вроде тех, что выстроились на камине, и ждал, пока отец возился со своим нарядом в примыкающей к гостиной туалетной комнате.
— Все, я готов, — объявил Люций, решительно входя в гостиную. — Ну-ка, Калеб, покажись со всех сторон.
Калеб отвернулся от окна, и отец изумленно выдохнул, как будто вдруг увидел и узнал самое настоящее привидение. В строгом черном сюртуке с высоким белоснежным воротничком, с горящими синими глазами Калеб показался ему совсем другим человеком.
— Ты что? — испугался сын. — Что такое?
— Ничего, сынок, ничего особенного, — отозвался отец. — Прости, ты просто вдруг напомнил мне кого-то, вот и все.
С улицы громко постучали в дверь, и через минуту миссис Буллок выкрикнула с лестницы:
— Ваш экипаж приехал, мистер Браун!
— Спасибо, — крикнул ей Люций и обратился к сыну: — Калеб, поторапливайся! Мы поедем на паровозе, тебе наверняка понравится.
Мистер Браун потер руки жестом радостного предвкушения, но Калеб заметил в отцовском взгляде отблеск испуганного беспокойства.
На улице, по дороге к местной железнодорожной станции на Хайбери-корнер, Калеб с близкого расстояния повидал, как живет город, все движение в котором обеспечивается лошадиной тягой. У станции выстроились повозки и лошади. Калеб, кажется, еще никогда в жизни не видел живую лошадь, а тут их было несколько десятков! Животные выдыхали пар, били копытами, качали мордами, разбрызгивали липкую слюну. Они испражнялись там же, где стояли, или прямо на ходу. Они шевелили губами и скалили крупные зубы. Лошади все время двигались, дергались вперед или перебирали копытами по мостовой. Даже приблизиться к ним казалось довольно рискованно.
Путешественники уселись в старомодный пригородный поезд на паровой тяге. Калеб впервые совершал подобную поездку. Он не привык перемещаться так медленно. Поезд казался юноше не просто шумным, но восхитительно напористым, целеустремленным механизмом. Дома вдоль железной дороги потянулись прочь; Калеб вдохнул и принюхался к облачному шлейфу дыма; в приоткрытые окна залетали хлопья темной сажи и копоти.
Отец прервал его размышления. Он заметил отблеск мрачной реки сквозь запотевшее окно, перегнулся мимо сына и протер кусочек стекла, чтобы было лучше видно.