Парламент Её Величества
Шрифт:
– Сказать хотел, матушка, что обманывают тебя бояре наши. Они же тебе Кондиции вроде бы от всего русского народа принесли, а русским народом там и не пахнет. Сами всё сотворили, отай от остальных. Не спрашивали никого – хотим мы у них в послушании ходить, нет ли. И полк наш в обман ввели – мол, согласна государыня им подчиняться. Мол, сами изволила себе хомут на шею надеть! Гвардейцы всегда одному хозяину служили – государю всея Руси. Не будем мы восьми боярам служить!
Гвардейцы, державшие офицера, впали в сумнение. Руки разжались. Седые усачи, помнившие Нарву и Полтаву, Прутский поход и Гангут,
– А что, господа гвардейцы, князья Долгоруковы с Голицыными за дураков нас решили посчитать? Обмануть – обманули, не в первый раз. А теперь еще и к государыне вместо охраны в тюремщики поставили!
– В какие такие тюремщики? – попытался повысить голос князь Долгоруков, но капрал, словно бы не слыша сенатора, продолжил:
– В тюремщиках, братцы, мы нонче и состоим. А как по-другому-то называть, коли велено нам саму государыню из терема не пускать?
– Позор-то какой! – застонали солдаты.
Анна Иоанновна краешком глаза посмотрела на капрала. А ведь парень-то не прост. Ох, как не прост. И собой недурен.
Князь Долгоруков, нервно отряхивая платье, сказал:
– Не время сейчас важные разговоры разводить. Да и не место. И уж, право слово, негоже государыне с простыми прапорщиками да капралами лясы точить. Да при нижних чинах, коим вообще не положено слушать.
Василий Лукич был опытным дипломатом. Но и на дипломатов бывает проруха. Гвардейский капрал, верно, сам из шляхтичей, оттопырил нижнюю губу, презрительно посмотрев на князя. Дескать – князь-то ты князь, но ведь и мы не лыком шиты. Да и другие солдаты, привыкшие, что к гвардии завсегда относились с уважением, засверкали глазами.
Анна Иоанновна, приняв горделивую позу, заявила:
– Государь наш покойный, Петр Алексеевич, Великим названный, коли ты помнишь, мне дядей родным приходится. Так он со своими солдатами и на смерть шел, и водку с ними пил, и деток у них крестил.
– Я, государыня, по указу Петра Алексеевича дипломатические обязанности исполнял, кои русской короне не меньше прибыли дали, чем баталии! – попытался парировать князь, но прапорщик Преображенского полка презрительно фыркнул:
– Князь Куракин [17] не хуже тебя царские поручения исполнял, а под Азов ходил и в Полтавской баталии полком Семеновским командовал.
17
Куракин Борис Иванович (1676–1727) – выдающийся дипломат и писатель-мемуарист.
– А ты-то, щенок, что ты можешь про Полтавское-то сражение знать? – вспылил Василь Лукич. – Ты же и пороха-то не нюхал!
– Да я в десанты супротив свеев ходил, покуда ты в заграницах штаны протирал да с бабами французскими кобелился!
– Все, хватит! – рыкнула Анна Иоанновна так, что князь Долгоруков прикусил язык, а гвардейцы радостно заулыбались.
– Прости, матушка-государыня, не стану я больше князя Василия Лукича хаять, – повинился прапорщик. – Но и далее терпеть невмочь. Обманули они тебя, верховники-то. Позвали на престол от имени народа, а народ – нас то есть, шляхту да гвардию – не спросили.
– А чего же молчали-то? – сделала удивленный вид государыня.
– А я, государыня, про то поздно узнал. Пришел вот, а тут Долгоруков меня к тебе пускать не хотел. Павел Иванович Ягужинский гонца тебе отправлял, в Митаву. Так гонца того они убили, а Пал Иваныча в Соловецкий монастырь упекли.
– Ой, не ври! – возмутился Долгоруков. – Никто гонца не убивал и Ягужинского в казематы не прятал.
– Так где тогда Павел Иванович-то? – хмыкнул прапорщик.
– Да, Василий Лукич, где генерал и сенатор Ягужинский? – заинтересовалась царица. – Я же подумала – мол, не уважил генерал царицу свою, а он, оказывается, под арестом.
– Под арест не я его брал, а фельдмаршал Голицын, Дмитрий Михалыч, – начал выкручиваться Долгоруков. – И взял его, что генерал-аншеф супротив Верховного совета пошел.
– Стало быть, хоть один да честный человек на Руси нашелся, – вздохнула царица.
– Как же так, государыня?! – возмутился капрал. – Не один он такой! Да вся гвардия за тебя станет! Верно, братцы?
– Не один, матушка, не один! – заголосили гвардейцы, а прапорщик князь Вадбольский сказал: – Окромя нас, правду хотят знать многие. И князь Трубецкой, генерал, и князь Барятинский. Государыня, ты только слово скажи! – горячо проговорил прапорщик, вцепившись обеими руками в нагрудную бляху. – На кусочки, на мелкие, порвем!
Князь Долгоруков попытался сделаться незаметнее. Кажется, мигни государыня – в стенку вобьют сенатора, вместе с иноземными орденами и придворным мундиром. Василия Лукича спас нежданно раздавшийся голос:
– А что тут за срань такая? Где начальник караула?
С Вадбольского мигом слетел хмель, а преображенцы, кроме капрала, разбежались по постам. В тесном коридорчике терема сразу же настала тишина, прерываемая лишь раскатистым басом командира Преображенского полка и генерал-фельдмаршала Василия Владимировича Долгорукова:
– Эт-то что тут за хрень бегает? Мышей разводим… Да я вас, волки безродные, за хвосты да об угол! Начальника караула ко мне, я сказал! Вадбольский, твою мать, почему команды не слышу?! Под арест, сукина сына, на гауптвахту, мать его!
– Виноват, ваше высокопревосходительство! – отрапортовал прапорщик, а капрал, из-за его спины, чуть слышно подсказал:
– В присутствии высочайшей особы команда «На краул» не подается!
– О, виноват, ваше императорское высочество! – крякнул фельдмаршал, узрев полураздетую императрицу. Виновато пожав плечами, сообщил: – Я, Ваше Величество, посты решил обойти. Зашел во двор – ни одного сына собачьего нет. Ни одна зараза рожу не высунула.
– Фельдмаршал, к чему ты себя-то утруждал? – пожала плечами царица. – Вона, есть кому за караулами присмотреть, – кивнула она на воспарявшего при виде родственника и соратника Василия Лукича.
– Щас, матушка, сей минут, вставлю своим горлопанам по первое число – и к вашим услугам, – прижал левую руку к груди фельдмаршал. В правой, вытянутой вдоль туловища, почему-то была шпага. Приподняв клинок к носу прапорщика, Василий Владимирович рявкнул: – Эт-то что за х… – закашлялся старый солдат, – непотребство такое?