Парламент Её Величества
Шрифт:
Анна оживилась. Усталости словно бы и не бывало.
– Господа, челобитчику-то дайте пройти! – нарочито вежливо сказала императрица. – Что вы дорогу-то застилаете? А ну-ка, князья, раздвиньтесь!
Не дожидаясь, пока Долгоруковы отойдут в сторону, Анна Иоанновна решительно раздвинула их по сторонам и сама вышла к дворянству.
– Где челобитная-то ваша?
– Вот она, государыня! – вышел из толпы дворянства невысокий человек в светском платье. – Василий Никитин, сын Татищев, – представился он. Разворачивая бумагу, спросил: – Дозволите прочесть прилюдно?
– Дозволяю, – милостиво кивнула царица, ломая голову – а кто же он таков, Татищев-то? Фамилия знатная. Аладьины, Бычковы, Овцыны, Татищевы – хотя и не князья, а от рода Рюрика. А сам-то кто Василь Никитич? Верно, не меньше, чем действительный статский советник, а иначе бы его сегодня в храм бы не допустили…
– Государыня наша, просим мы, от имени многого шляхетства нашего, Верховный тайный совет распустить и принять на себя титул самодержавицы всероссийской.
Татищев умолк, и тогда начал говорить князь Черкасский. Поклонившись до земли, князь сказал:
– Государыня наша в безмерной любви к нам, к народу своему, пребывает. И нам следует возвратить то, что украдено у нее беззаконно. Пусть она остается самодержицей всероссийской, как и предки ее.
– Да здравствует наша самодержавная государыня Анна Иоанновна! – яростно закричал князь Юсупов, а вся толпа высшего дворянства заголосила:
– Да здраст… государыня… самодержица… Анна!
Татищев молчал, держа свиток, а Черкасский продолжил:
– Хотим мы тебя спросить – по своей ли ты воле отдаешь власть в руки господ – членов Тайного совета?
– В послании, которое Василий Лукич Долгоруков мне в Митаву привез, сказано было, что подчиняться Верховному тайному совету – есть воля всего народа.
– А нашу волю никто не спрашивал, – веско заявил Черкасский. – Все, что подписано было тобой, затейка верховников. Верно, господа? – обернулся он к своим сторонникам, заговорившим все враз:
– Верно говоришь!
– Истину речешь!
– Изолгались Долгоруковы!
– Виват государыне!
– Да здравствует императрица!
– И святая церковь на дело сие князей Долгоруковых не благословляла, – внес свою лепту владыка Феофан, радуясь возможности досадить «верховникам».
Князь Черкасский, дождавшись, пока шум в храме не уляжется, продолжил:
– И просим мы, государыня, присягу, которую мы все только что произнесли, считать неверной! Опять-таки – обманули нас «верховники», когда присягу произносили. Надобно новую присягу, где про самодержавицу говорится!
Из-за плеча государыни вынырнул Василий Лукич Долгоруков.
– Присяга в святом храме – это присяга Господу! Негоже присягу менять! – заявил он. Повернувшись лицом к архиереям – противникам владыки Феофана, пытаясь найти у них поддержку, сказал: – Слово скажите, отцы… Как скажете, так и поступим. Наверное, не все вы в протестантизм ударились, как владыка Феофан, – пустил князь напоследок парфянскую стрелу, надеясь внести раскол между членами Синода.
Если бы Василий Лукич поговорил с архиереями чуть пораньше, уважение оказал,
– Един Бог на небе, един государь на земле! – сурово произнес вице-президент Синода, архиепископ Георгий, а еще один архиепископ – владыка Феофилакт – добавил: – Коли угодно будет государыне, так и новую присягу можно произнести. Власть государя – от Бога!
Первоприсутствующий член Синода, владыка Феофан, уточнил:
– Един Бог на небе и едина государыня императрица на земле! Коли первая присяга была ложной, то в вашей государевой воле оную присягу и отменить! Ты, матушка, только прикажи!
В храме зашумели:
– Прикажи, матушка!
– Скажи!
– Слово твое – закон!
– Новую присягу!
Анна Иоанновна, начиная чувствовать себя настоящей царицей, повела дланью, призывая к тишине.
– Так, верно, дети мои, новую-то присягу еще писать надобно, – резонно сказала царица, мечтавшая сейчас не о продолжении действа, а об отдыхе.
– А что ее писать-то? – усмехнулся владыка Феофан, доставая из широкого рукава лист бумаги. – Готова присяга-то! Вот, матушка-государыня, прочти сама. Все тут написано, с полным титулом.
Читать какую-то там бумагу у Анны уже не было ни сил, ни желания. Она, уже в который раз, окинула храм взглядом. Устала, совсем устала, домой бы надо да в мягкую постель. Даже и без Андрюшки. Упасть бы да и заснуть. Но народ смотрел такими преданными глазами, так поедал свою государыню взглядами, что она не выдержала.
– Читай присягу-то, владыка… – негромко велела Анна и, спохватившись, добавила: – И старую отмени.
Отменить старую присягу владыке Феофану хватило нескольких слов. Но вот читать новую стали уже все вместе, не выделяя ни «верховника», ни простого генерала. Только следили: Анна – краешком глаза, а остальные – во все глаза, – читают ли присягу князья Долгоруковы и иже с ними. Читали они присягу, еще как читали! И клялись не только «государыне императрице Анне», но и «самодержавице всероссийской».
Анна Иоанновна, глядевшая на сановников, неожиданно узрела Андрюшу. Оказывается, гвардейский капрал, хотя и вежествовал, не тесня высоких особ, но был здесь, рядышком.
«Что ж это я Андрюшеньку-то не узрела? – укорила себя царица и опять рассердилась на Долгоруковых. – Вишь, из-за них и любимого человека не видела!»
Поймав улыбку своего аманата, Анна почувствовала прилив бодрости. Сразу же захотелось сотворить что-то еще, приличествующее государыне. Как там Татищев-то? Вспомнив имя-отечество нетитулованного Рюриковича, спросила: