Пармская обитель
Шрифт:
«Негодяй умер», – подумал Фабрицио и перевел взгляд на его лицо. Изо рта Джилетти ручьем лилась кровь. Фабрицио побежал к карете.
– Есть у вас зеркало? – крикнул он Мариетте.
Мариетта смотрела на него, вся побелев, и ничего не ответила. Старуха весьма хладнокровно раскрыла зеленый мешочек для рукоделия и подала Фабрицио зеркальце с ручкой, величиною с ладонь. Фабрицио посмотрелся в зеркало, ощупывая свое лицо: «Глаза невредимы, – говорил он про себя, – и то хорошо». Он раскрыл рот, зубы не были выбиты.
– Почему же мне так больно? – спросил он себя вполголоса.
– Эфесом шпаги вам придавило верхнюю часть щеки вот к этой косточке – к скуле, – ответила старуха. – Щека у вас ужасно распухла и посинела; надо сейчас же поставить пиявки, и все пройдет.
– Поставить сейчас пиявки? – смеясь, повторил Фабрицио, и самообладание вернулось к нему.
Он увидел, что землекопы обступили Джилетти и смотрят на него, не смея дотронуться.
– Помогите же этому человеку! – крикнул он. – Снимите с него одежду.
Он хотел еще что-то сказать, но, подняв глаза, увидел на дороге, в трехстах шагах, пять или шесть человек, неторопливым, мерным шагом направлявшихся к месту происшествия.
«Жандармы!.. – подумал он. – Увидят убитого, арестуют меня, и я буду иметь удовольствие войти в город под почетным конвоем. Вот будут издеваться приятели этой Раверси при дворе! Они так ненавидят мою тетушку».
Тотчас он с быстротой молнии бросил остолбеневшим землекопам все деньги, какие были у него в карманах, и вскочил в карету.
– Помешайте жандармам преследовать меня, – крикнул он землекопам, – и я озолочу вас! Скажите им, что я невиновен, что этот человек «напал первым и хотел меня убить».
– Пусти лошадей вскачь, – сказал он vetturino. – Получишь четыре золотых, если проедешь через мост раньше, чем эти люди успеют догнать меня.
– Ладно! – ответил возница. – Да вы не бойтесь, они пешком идут, а ежели мои лошадки побегут только рысью, и то мы их обгоним.
И, сказав это, он пустил лошадей галопом.
Нашего героя задели слова: «Не бойтесь», – он действительно очень испугался, когда Джилетти ударил его по лицу эфесом шпаги.
– Но вот, чего доброго, встретятся нам верховые, – продолжал осторожный возница, думая о четырех золотых, – и те люди, что погонятся за нами, могут им крикнуть, чтоб нас задержали…
Слова эти означали: «Заряди-ка свое ружье».
– Ах, какой ты храбрый, миленький мой аббат! – воскликнула Мариетта, обнимая Фабрицио.
Старуха смотрела на дорогу, высунув голову в окошко кареты. Через некоторое время она обернулась.
– Никто за вами не гонится, сударь, – хладнокровно сказала она Фабрицио. – И впереди на дороге тоже никого нет. Но вы ведь знаете, что за придиры сидят в австрийской полиции: если мы таким вот аллюром прискачем к плотине у берега По, вас арестуют, не сомневайтесь.
Фабрицио выглянул из окошка.
– Рысью! – приказал он кучеру. – Какой у вас паспорт? – спросил он у старухи.
– Целых три – на каждого в отдельности, – ответила она, – и обошлись они нам по четыре франка. Просто ужас! Как обирают бедных драматических артистов, которые путешествуют круглый год! Вот паспорт на имя господина Джилетти, драматического артиста, – это будете вы; вот еще два паспорта – мой и Мариетты. Но все наши деньги остались у Джилетти. Что нам теперь делать?
– Сколько было денег? – спросил Фабрицио.
– Сорок новеньких экю по пяти франков, – ответила старуха.
– Нет, нет! Шесть экю и мелочь, – смеясь поправила ее Мариетта. – Не надо обманывать моего миленького аббата.
– Сударь, – совершенно хладнокровно сказала старуха, – вполне понятно, почему, я стараюсь вытянуть у вас тридцать четыре экю лишних. Ну, что для вас значат тридцать четыре экю? А ведь мы потеряли покровителя. Кто теперь будет подыскивать для нас квартиру, торговаться с возницами, когда мы путешествуем, и нагонять на всех страх? Конечно, Джилетти не назовешь красавцем, но он был нам очень полезен; и если бы вот эта девчонка не была дурочкой и сразу же не влюбилась в вас, – Джилетти никогда бы ничего не заметил, а вы бы давали и давали нам золотые экю. Мы очень бедны, уверяю вас.
Фабрицио растрогался; он вытащил кошелек и дал старухе несколько золотых.
– Видите, – сказал он ей, – у меня осталось только пятнадцать золотых; больше не приставайте ко мне с деньгами.
Мариетта бросилась ему на шею, а старуха целовала ему руки. Лошади бежали рысцой. Впереди показался желтый шлагбаум с черными полосами, возвещавший границу австрийских владений, и тогда старуха сказала Фабрицио:
– Вам лучше пройти одному пешком с паспортом Джилетти в кармане; а мы тут остановимся ненадолго, как будто для того, чтобы привести в порядок туалет. И к тому же в таможне будут осматривать наши вещи. Вот послушайте меня, вам надо сделать так: спокойно пройдите шагом через Казаль-Маджоре, даже загляните в кофейню, выпейте рюмку водки, а как выйдете за город, бегите вовсю! В австрийских владениях полиция чертовски зорко следит: она скоро узнает про убийство, а вы путешествуете с чужим паспортом, – одного этого уже достаточно, чтобы попасть на два года в тюрьму. За городом поверните направо, к берегу По, наймите лодку и удирайте в Равенну или в Феррару. Поскорее выбирайтесь из австрийских владений. За два луидора вы можете купить у какого-нибудь таможенного чиновника другой паспорт, а то попадете в беду: не забывайте, что вы убили Джилетти.
Фабрицио пешком направился к понтонному мосту у Казаль-Маджоре и дорогой внимательно прочитал паспорт Джилетти. Герой наш испытывал мучительный страх: ему очень живо вспомнились слова графа Моска, предупреждавшего, насколько опасно для него оказаться в австрийских владениях; и вот в двухстах шагах от себя он видел страшный мост, который сейчас приведет его в ту страну, где столицей был в его глазах замок Шпильберг. Но как быть? Герцогство Моденское, с которым Парма граничит на юге, согласно особой конвенции, выдает ей всех беглецов; другая граница проходит в горах со стороны Генуи, до нее слишком далеко; его злополучное приключение станет известно в Парме раньше, чем он скроется в горах; итак, остается только пробраться в австрийские владения на левом берегу По. Австрийские власти; пожалуй, только через день, через два получат требование об его аресте… Взвесив все обстоятельства, Фабрицио раскурил сигару и поджег ею свой паспорт: в австрийских владениях лучше оказаться бродягой, чем Фабрицио дель Донго, а весьма возможно, что его обыщут.
Помимо вполне естественного отвращения, которое вызывала у него необходимость доверить свою участь паспорту несчастного Джилетти, этот документ представлял чисто практические неудобства: рост Фабрицио был самое большее пять футов пять дюймов, а вовсе не пять футов десять дюймов, как это указывалось в паспорте; затем, Фабрицио шел двадцать четвертый год, по виду же он казался еще моложе, а Джилетти было тридцать девять лет. Признаемся, что наш герой добрых полчаса прогуливался у плотины, близ понтонного моста, не решаясь спуститься к нему.