Пародии, Эпиграммы
Шрифт:
– - Чудной человек ты, Егор Петрович, -- говорит ему Пантюша.
– - И все вихляешь, и все вихляешь. Совецка власть, она, брат, во! Она, брат, того-этого! Приставай!
– - Оно конешно, -- вздыхает Егор Петрович.-- Я что ж...
А наутро -- гляди -- опять до самого вечера колеблется.
5. Голубки
В густом перелеске под березами сидит задумавшись избач-селькор, комсомолец Вася. Бок о бок Живоглотова дочка -- Анютка. На щеках розаны, груди под полушалком ходуном ходят. Огонь девка!
– -
– - думает Вася, а вслух говорит: -- Эх, Анюта, Анюта! Видно, не быть нам вместях на культурно-просветительной работе. Отец у тебя кулак!
– - Вась! Да рази я!
– - взметывается к нему Анютка.
– - Да без тебя не жить мне, Вась!
Обвивает горячими руками молодую комсомольскую шею и жарко на ухо шепчет: -- Вась, а Вась!
Чувствует Вася Анюткино молодое, ядреное тело, как груди ходуном под полушалком ходят, и весело говорит:
– - Ладно, Анюта, не тужи. Перевоспитаем тебя, а отца твоего -- к ногтю!
6. К новой жизни
Гудит, стрекочет трактор, взметая облака черноземной пыли. За рулем -избач-селькор, комсомолец Вася, а бок о бок в кумачовой кофте и алом платочке Анюта.
Сворачивает трактор с большака в поле и на третьей скорости взрезает черноземные пласты. Полощется по ветру красное кумачовое знамя. Припекает летнее солнышко вспаханную землицу. Над яровыми в знойном поднебесье заливается жаворонок.
Пахнет перегноем и парным молоком. А за поемными лугами, в березовом перелеске кулак Живоглотов и отец Гугнавий скрежещут зубами.
И. Бабель
МОЙ ПЕРВЫЙ СЦЕНАРИЙ
Беня Крик, король Молдаванки, неиссякаемый налетчик, подошел к столу и посмотрел на меня. Он посмотрел на меня, и губы его зашевелились, как черви, раздавленные каблуками начдива восемь.
– - Исаак, -- сказал Беня, -- ты очень грамотный и умеешь писать. Ты умеешь писать об чем хочешь. Напиши, чтоб вся Одесса смеялась с меня в кинематографе.
– - Беня, -- ответил я, содрогаясь, -- я написал за тебя много печатных листов, но, накажи меня бог, Беня, я не умею составить сценариев.
– - Очкарь!
– - закричал Беня ослепительным шепотом и, вытащив неописуемый наган, помахал им.-- Сделай мне одолжение, или я сделаю тебе неслыханную сцену!
– - Беня, -- ответил я, ликуя и содрогаясь, -- не хватай меня за грудки, Беня. Я постараюсь сделать, об чем ты просишь.
– - Хорошо, -- пробормотал Беня и похлопал меня наганом по спине.
Он похлопал меня по спине, как хлопают жеребца на конюшне, и сунул наган в неописуемые складки своих несказанных штанов.
За окном, в незатейливом небе, сияло ликующее солнце. Оно сияло, как лысина утопленника, и, неописуемо задрожав, стремительно закатилось за невыносимый горизонт.
Чудовищные сумерки, как пальцы налетчика, зашарили по несказанной земле. Неисчерпаемая луна заерзала в ослепительном небе. Она заерзала, как зарезанная курица, и, ликуя и содрогаясь, застряла в частоколе блуждающих звезд.
– - Исаак, -- сказал Беня, -- ты очень грамотный, и ты носишь очки. Ты носишь очки, и ты напишешь с меня сценарий. Но пускай его сделает только Эйзенштейн. Слышишь, Исаак?
– - Хвороба мне на голову!
– - ответил я страшным голосом, ликуя и содрогаясь.
– - А если он не захочет? Он работает из жизни коров и быков, и он может не захотеть, Беня.
– - ...в бога, печенку, селезенку!
– - закричал Беня с ужасным шепотом.
– - Не выводи меня из спокойствия, Исаак! Нехай он крутит коровам хвосты и гоняется за бугаями, но нехай он сделает с моей жизни картину, чтоб смеялась вся Одесса: и Фроим Грач, и Каплун, и Рувим Тар-таковский, и Любка Шнейвейс.
За окном сияла неистощимая ночь. Она сияла, как тонзура, и на ее неописуемой спине сыпь чудовищных звезд напоминала веснушки на лице Афоньки Бида.
– - Хорошо, -- ответил я неслыханным голосом, ликуя и содрогаясь.
– Хорошо, Беня. Я напишу с твоей жизни сценарий, и его накрутит Эйзенштейн.
И я пододвинул к себе стопу бумаги. Я пододвинул стопу бумаги, чистой, как слюна новорожденного, и в невообразимом молчании принялся водить стремительным пером.
Беня Крик, как ликующий слепоглухонемой, с благоговением смотрел на мои пальцы. Он смотрел на мои пальцы, шелестящие в лучах необузданного заката, вопиющего, как помидор, раздавленный неслыханным каблуком начдива десять.
А. Белый
МОКРОПЛЯСЫ ПРОБЗЫКАЛИ В ОЗИМЬ (Отрывок из эпопеи "Колхозные мороки")
Сизо-серая серь сиво-буро-малиновой тучи; ро-гобрысая круть; переплюхи ветров; над колхозом -- безбрыкие взверти;
и-- вырвихлесты волдырчатой скляни;
и -- склянокляк: перепехи и подпрыг;
и-- кремоясухлая даль: песолом буераков; растрясы бараков; там -злаков припасы; и пассы: серо-буро-эмалевых туч; карекаряя синь.
У крыльца -- перескрип; дзиговерты; шлеп губ; фыки-брыки; и бзыки.
Клистиренко; он-- бригадир; рот-- в народ; взгляд -- в наряд; и не рад; шарк тирад; сино-соид перстом:
– - Зарядило...
с подплевом в разребь:
– - Задерябило...
взбородясь; перепролысь погладивши:
– - язви ее...
И члены бригады: Глистов, Серозадов, Поносов, Соплйвенко, Пупик, Бердун...
Лохмочесы яря: в буерачную сверть; в сизо-плясую заверть; в беспрокую крапь; облобатясь: с подшмыхами: бзырили.
О -- сизопалые драни -
кремо-буро-лазоревой длани!
раскоряк буераков; кряк мраков; и зраков;
О-- лепеты Парок;
и трепет доярок!
о -- мороки рока!
о -- Русь!
B. Вишневский
ИСКАТЕЛИ ДЖЕМЧУГА ДЖОЙСА
(Отрывок из романа)