Пароход на суше
Шрифт:
Наконец все угомонилось! Затор растаял, и под пестрые шлагбаумы потекли по шоссе через чугунку в обе стороны потоки троек, сидеек, колясок, возов. Голова тоже успокоился и вернулся к гурту. Только под шлагбаум он не пошел. Звали, манили хлебом - нейдет упрямый бык, да и только. И волы нейдут. Хозяин задумался, уставив очи в землю, и сказал, покрутив головой:
– Мабуть, запрещено скотину перегоняти? Или, пошлину платить?
Инвалид на переезде повесил свой рожок на стенку пестрой будки, снял мундир и, сидя на табурете, принялся штопать под мышкой. Хозяин подошел к инвалиду и снял шапку:
– А что, добрый человек, чи можно, чи ни через вашу чертову дорогу...
– Дорога не чертова, а царская.
– То все равно! Я хочу вас спросить: чи можно, чи не можно волов перегнать?
Вот до чего человек с толку сбился: видит сам, что народ и туда и сюда через дорогу, а он просит дозволения!
– Отчего нельзя, - ответил инвалид, - особо, если на табачок старику пожалуешь... ну, гривну, что ли? А?
– Гривну? Той гривны у меня нема, а тютюн е.
Хозяин насыпал из тавлинки в подставленную инвалидом фуражку табаку.
– Гони беспрепятственно, - сказал инвалид, накинув фуражку на лысую голову так ловко, что табаку и порошинки не пропало.
Но и разрешение, полученное от начальства, ничуть не подействовало на быка.
– Гони! Чего же?
– кричит инвалид.
– А то скоро обратная машина будет.
– Гнал бы, добродию, да бык, скаженный, нейдет...
– Это уж не в нашей власти. Наломай ему хвост.
Однако и это средство не подействовало: сколько ни крутили Голове хвост, он не хотел ступить на дощатый помост переезда. Бугай нейдет, и волы стоят.
Вдруг за рощей, куда умчался поезд, взвились и опять заграяли вороны. Шары на столбах поднимаются и опускаются - вверх, вниз, вверх, вниз... Инвалид надел мундир в рукава - бежит к шлагбауму.
Опять по линии проскакал с флажком солдат. Не успел инвалид опустить шлагбаум, как Голова кинулся на помост и стал посередь рельсов; ревет, рога долу клонит. Волы пошли за Головой и тоже встали на переезде.
– Гей! Гей!
– Я кинулся к Голове и огрел его дрючком.
Хозяин с хлопцами лупят волов...
Вдали показалась машина. Слышно, опять шарманка играет, барабаны бьют. Бык завидел "пароход" - и пустился вскачь ему навстречу. Я, света не взвидя, за ним. Догнал, бью его по морде, с насыпи свернуть хочу. Не тут-то было! Уставил рога и бежит. Я - с насыпи кубарем, вскочил на ноги, хотел бежать куда подальше. Тут меня кто-то за ворот схватил и тряхнул так, что у меня зубы лязгнули. Гляжу - жандарм.
– Твой бык?
– рявкнул жандарм, шевеля усами.
– Мой, - с испугу ответил я.
– Гони на Дистанцию. Ты чуть крушение не сделал!
Оглянулся я. Вижу - стоит "пароход" неподвижно. Шарманка перестала играть. Пар шипит. А Голова, упершись в передний брус машины, бодает, будто хочет весь поезд назад подать. Обер-кондуктор бежит вдоль вагонов и господ успокаивает, под козырек берет.
– Ну, - говорю быку, - натворил делов! Пропали мы с тобой, Голова!
Привел меня жандарм к станционному дому, доложил. Писарь посмотрел в расписание взысканий и говорит вахмистру:
– Три рубля штрафу!
Ну, думаю, плакали мои денежки! Распорол я пальцем подоплеку, достал зеленую бумажку.
– Пиши квитанцию, - говорит вахмистр, обращаясь к писарю.
– Как звать? Чей будешь?
Я отвечаю. Писарь скрипит гусиным пером. Оторвал квитанцию от корешка, накоптил печать на свечке, квитанцию пристукнул, мне подает:
– Ступай вон!
Засунул я квитанцию, где была зеленая бумажка, и пошел вон в слезах. Бык замычал даже от радости, меня увидя: думал, я совсем пропал. А мне на него глянуть противно.
Веду я быка назад к переезду на шоссе. Все тихо на чугунке, только проехала по рельсам пароконная тележка с кирпичами. По шоссе через переезд народ идет, тянутся возы. Наших волов и хозяина с хлопцами нигде не видно. Спрашиваю старика:
– Кавалер, а где же волы наши, где хлопцы, где хозяин?
– Ха-ха! Напугал я их, что теперь тебя в крепость свезут, там в крупу столкут, а порошок в Неву спустят. "А бык? И бык пропаде?" - "Зачем пропаде! Бык, говорю, пойдет в солдатский котел". Хозяин инда заревел. Шапкой о землю ударил да скорее волов гнать к Питеру. Догоняй их теперь. Ищи!
Мы с Головой пустились вслед хозяину к Питеру. Да где догнать! И бык устал, и я устал. Дело к ночи. Заночевал я с Головой в лесу; не ужинав, привалился к его теплому боку и дремал, пока, взойдя, не обогрело солнышко. Думал я, что утром скорее догоним - наверное, и наши на ночь где-нибудь пристали. Нет! Да и негде: начались уже дома, трактиры, огороды и уже вместо шоссе мощенный булыжником Обуховский проспект, - где тут скотине расположиться?
Скотины утром - видимо, местной - гнали порядочно; я потом узнал, что в тот день "площадка" была, то есть базарный день на скотном рынке.
Еще до скотопригонного двора было далеко, а уж меня спрашивают прасолы:
– Продавать быка ведешь? На мясо? На племя?
– На племя!
– отвечаю.
– Что, не видишь, какой бык?
– Да, бык - лучше не надо. Только тощий... Сколько просишь?
Я испугался: чуть быка чужого не продал. Не ответил, спешу дальше. Так дошли мы с Головой до огромного здания с высокой аркой для ворот, а по бокам ворот стоят два ярых чугунных быка: черные, огромные, как живые, того гляди, с гранитных фундаментов спрыгнут.