Пароль - Балтика
Шрифт:
Его считали погибшим
...16 сентября оперативный ВВС, минуя штаб бригады, позвонил Преображенскому:
– Командующий приказал направить по условленным адресам группу. Сколько можете послать?
Преображенский посмотрел на доску, разделенную квадратами. В каждом квадратике, если все самолеты в исправности, висит модель ДБ-3. Сегодня только шесть моделей на доске, значит, только шесть самолетов могут немедленно лететь на задание. Другие на осмотре, регламентных работах после рейдов на Берлин, в ремонте. Уже вечером с десяток машин будут возвращены в строй.
– Могу послать шесть.
– Кто поведет?
– Капитан Федоров и штурман Хохлов.
– Минуту, доложу. - И после паузы:
– Командующий одобряет.
Итак, поведут заместитель командира полка и флаг-штурман, участник берлинской операции, Герой Советского Союза.
Условленные адреса - это Тосно и Кириши, где разведка обнаружила большое скопление фашистских войск и боевой техники. Важно не упустить врага, это понимает Преображенский и сразу отдает необходимые распоряжения.
Преображенский размышлял примерно так. Хохлов, как бы ни сложилась обстановка и погода, приведет к назначенным целям, точно отбомбит. Второе звено возглавляет Борзов, к которому "мессершмитты" сзади подходить побаиваются: экипаж стреляет снайперски. А в том, что лететь придется, как и раньше, без сопровождения и наверняка предстоит бой с "мессершмиттами", командир полка не сомневался. И не сомневался, что бой будет тяжелым, как в свое время над переправами через Западную Двину.
Но в последний момент эта продуманная в деталях организация оказалась поломанной. Позвонило начальство и потребовало отчет о полетах на Берлин. Преображенский спросил, нельзя ли повременить. На другом конце провода настаивали - необходимо срочно: берлинская операция, участники которой удостоились благодарности И. В. Сталина, оказалась в центре внимания.
На готовых к выруливанию самолетах уже запустили моторы. Преображенский направился к бомбардировщику Федорова. Вначале полковник не собирался забирать с собой штурмана, хотел лишь узнать у него, где находятся материалы. Но за гулом двигателей не мог расслышать ответ штурмана, показал ему жестом, чтобы спускался на землю. Вместо Хохлова к Федорову послали штурмана Астафьева, что лишило капитана равновесия. Не имея такого опыта, как Плоткин, Гречишников, Победкин или Борзов, он усомнился в том, что сможет в качестве ведущего выполнить задание. И он попросил - не приказал, а именно попросил - Борзова возглавить группу.
– А я, Иван Иванович, займу место правого ведомого в вашем звене, объяснил свое предложение капитан Федоров.
Такие перетасовки не могут содействовать успеху. Борзов это понимал. С другой стороны, Иван Иванович все равно должен был лететь. Всегда, когда требовалось повести в пекло, выбор падал на него. С ним полетели стрелок-радист Иван Беляев и штурман Астафьев, заменивший оставшегося на земле Хохлова. С Беляевым Бор-зов успел слетаться, стрелок понимал командира с полуслова. А вот с Астафьевым летел впервые, хотя и знал его давно.
Сообщение разведки оказалось точным: еще издали Борзов увидел, что станция Тосно забита войсками и техникой. Борзов приказал ведомым быть предельно внимательными, смотреть за ним и вместе с ним нанести удар по намеченным объектам. С высоты около трех тысяч метров на составы полетела первая серия бомб. Внизу запылал железнодорожный состав: от горящих цистерн высоко поднимался шлейф черного дыма. "Хорошо", - подумал Борзов. Оторвав взгляд с земли, летчик впереди по курсу увидел большую группу "мессершмиттов", сообщил об этом ведомым и приказал Астафьеву и Беляеву смотреть в оба.
Меткие очереди штурманов и стрелков-радистов несколько охладили пыл фашистов. Шестерка краснозвездных самолетов продолжала полет - теперь уже к Киришам.
До цели оставалось лишь несколько километров, когда "мессершмитты" атаковали со стороны солнца. Борзов радировал ведомым: "Не отрываться, огонь вести организованно и прицельно, защищая друг друга". Но ведомые не отвечали. Беляев сбил одного фашиста - "мессершмитт" свалился на крыло и падал, переворачиваясь, до самой земли. Другие помешать бомбардировке не смогли. Борзов осмотрелся, оценивая нанесенный врагу урон. На подъездных путях, неуклюже перегородив их, стояли потерявшие ход танки. Горели вагоны, и гитлеровцы поспешно от них бежали. Значит, вагоны с боеприпасами. В кювете вверх колесами лежал сметенный с платформы штабной автомобиль.
Еще оставались две бомбы, и, увидев с десяток танков, стоявших на тесном станционном пятачке, Борзов скомандовал:
– Боевой курс! Штурман молчал. Борзов по самолетному переговорному устройству повторил приказ и прислушался: молчание.
Вот когда летчик разволновался. Был спокоен, когда "мессершмитты" атаковали всей стаей, а сейчас разволновался. Может, штурман ранен, тогда необходимо встряхнуть товарища, не дать ему расслабиться от боли.
– Штурман, - крикнул летчик, - ты слышишь - боевой курс!
Перегнувшись, Борзов через проем в переборке увидел Астафьева на залитом кровью полу. Он был мертв.
"Когда же это случилось?-сверлила мысль. - Бомбы Астафьев сбросил сам, сбросил точно". И вдруг вспомнилось: два "мессершмитта" в момент сбрасывания бомб проскочили перед штурманской кабиной, и почти одновременно рядом разорвался зенитный снаряд. Самолет тряхнуло, словно в грозовом облаке. Вот тогда-то под пушечной очередью одного из проскочивших "мессершмиттов" и погиб штурман Астафьев.
Двадцать "мессершмиттов" атаковали повторно.
– Иван, отстреливайся за двоих, - передал Борзов стрелку-радисту, штурман убит.
И снова уверенно, решительно звучит команда:
– Боевой курс!
Это приказ Борзова самому себе.
Да, экипаж остался без человека, расчеты которого помогают точно поразить цель. Но для Ивана и это не причина, чтобы бросить бомбы куда попало. Он словно не замечает вспышки над левым мотором, языков пламени, лижущих плоскость. Рассчитывает удар. Танки в перекрестье прицела. Рука рвет рычаг аварийного сброса; Бомбы идут на танки. Возмездие за товарища!