Пароль - Балтика
Шрифт:
– Что, без командира лететь собираешься?
Скажет Иванову, штурману:
– Коля, следующий полет у нас на торпедный удар, досмотри, чтобы нам по ошибке мины не привезли. А то представляешь...
Когда я полетел с Шишковым, он, улыбаясь, сказал:
– Встретимся на пути к цели с "фокке-вульфами", не старайся весь боезапас расстрелять одной очередью, может пригодиться и на обратном пути.
Шутка? По форме шутка. А если подумать - строгое командирское предупреждение: смотри, не расплавь ствол пулемета. Стреляй прицельно.
У нас были встречи с
Туман поредел. Вновь открылись звезды. Шишков потянул на себя штурвал, чтобы набрать высоту.
– Слева сзади самолет! - крикнул Китаев, и мы схватились за рукоятки пулеметов.
"Мессершмитт-110" выше нас и на фоне неба отчетливо виден. Вот он разворачивается, но не заметил нас. Мы не в обиде за это.
Удаляемся от берега на высоте, которая бесконтрольна для радаров противника, - почти над самой водой.
Торпедоносец набирает высоту. Можно представить, как мечутся немецкие офицеры на командном пункте. Приходим неожиданно, и это заслуга Шишкова и Иванова. Ночью видна каждая трасса, каждый снаряд. И каждая трасса, каждый разрыв кажутся направленными в твою сторону, в твой самолет.
Встающие на пути взрывы слепят, волей-неволей заставляя жать на гашетку пулемета. Однако стрелять нельзя: иной раз противник ведет огонь неприцельно, лишь на звук летящего самолета.
Последние минуты. Все мысли о фарватере, над которым пролетает торпедоносец, чтобы в эти сто секунд полета над сторожевыми кораблями обмануть врага и выполнить задание.
По времени, мы знаем это, командир полка уже отвез "новогодние гостинцы" - морские мины. Как Иван Иванович прошел эту зону огня? Не задели ли его снаряды?
Набираем высоту уже вблизи военно-морской базы. Видны вспышки ракет, трассы автоматного огня, разрывы снарядов и пламя. Там - фронт, а мы - в тылу у врага. Вот и заданная высота. До цели несколько тысяч метров. Не могу оторваться от темного силуэта Либавы. Раньше я видел ее только днем, когда летал с пикировщиками дважды Героя Советского Союза Василия Ивановича Ракова и Героя Советского Союза Константина Степановича Усенко. Тогда нас встретили яростным огнем. Стреляли корабли, город, порт. Разгорелся воздушный бой истребителей прикрытия и "фокке-вульфов". Множество наших бомбардировщиков пикировали на транспорты, миноносцы, подводные лодки. Теперь мы были одни точка в бездонном небе.
Взметнулись лучи прожекторов. Небо вспыхнуло сотнями разрывов. Однако воспрепятствовать выполнению задачи фашисты уже не могли. Шишков сбавляет обороты. Почти неслышно летим к аванпорту, планируем.
– Пора, - говорит Иванов командиру.
И вниз летят мины. Пусть-ка теперь попробуют гитлеровцы привезти в Либаву подкрепление!
На бреющем, над самой водой, удаляемся от Либавы. Близ Шяуляя снова атаковал немецкий ночной перехватчик. Пристроился сзади. Несмотря на наш огонь, он подсылает очередь за очередью. Казалось, что его трассы идут мимо, но Иванов закричал:
– Вы что, спите там?
Откуда-то появился наш истребитель, и немецкий самолет из преследователя превратился в преследуемого.
Выходим точно на свой аэродром. Легкий удар на все три колеса, самолет катится к стоянке.
Выбираемся из машины усталые, но довольные.
– Командир дома? - спрашивает Шишков.
– Пять минут назад прилетел.
Спешим осмотреть самолет. Подходит Виктор Бударагин, тоже летавший на минные постановки. Он вернулся раньше нас.
– Ты же с Чистяковым собирался? - говорит мне Виктор.
– Командир решил иначе. А что?
– Чистяков не вернулся, - Бударагин лучом фонарика осветил плоскости, фюзеляж:
– И вам тоже досталось.
Но мое внимание меньше привлекли пробоины, чем бортовой номер. Там стояла цифра 13.
– Постой, да ведь сегодня тринадцатое декабря! - ...И мой тринадцатый боевой вылет в полку, - сказал я, сам не зная почему.
– Михаил, да ты талисман, ты счастливый, - не то в шутку, не то всерьез сказал Бударагин.
– Конечно, счастливый, раз с нами полетел, - подмигнул Иванов, - а в приметы, между прочим, мы не верим.
Один за другим, с небольшим интервалом, возвращались самолеты. Машины Чистякова среди них не было.
С ним летел опытный штурман - гвардии старший лейтенант Грабов. И это обнадеживало. Мы ждали и мысленно подсчитывали, сколько еще у торпедоносца в баках горючего. Вначале скрывали волнение: всякое случается, придет! Но время шло, и по самым оптимистическим расчетам стало ясно, что в баках воздушного крейсера не должно остаться ни капли бензина. Никто в оставшиеся часы ночи не сомкнул глаз. Неужели сбили? Где они? Погибли? Или холодные декабрьские волны бросают сейчас резиновую спасательную шлюпку?
...Чистякова встретили над Либавой таким огнем, что нe помогло и маневрирование. Но он спланировал, как было приказано, и минировал подступы к базе.
Снаряд, разорвавшийся в кабине, изуродовал приборную доску. Заклинило управление, вышла из строя радия. Все-таки Чистяков развернул самолет и повел его, чувствуя, что скорее кружит над морем, чем выдерживает курс.
Напрягая все силы, довел торпедоносец до берега. Больше машина не слушалась. Резко снижаясь, она шла к земле. Парашютами воспользоваться было нельзя - мала высота. Да и как он, комсомолец, командир, мог покинуть самолет, когда, лишенный связи, в задней кабине оставался стрелок-радист!
Торпедоносец врезался в лес. Экипаж оказался в армейском госпитале. Узнали мы об этом через сутки.
Вернувшись в полк, комсомольский экипаж Чистякова неоднократно бомбил Либаву. Но тогда, 13 декабря, мы еще не знали о его судьбе, а брошенное Виктором слово "талисман" возымело действие.
– Ну, "талисман", а на топмачтовый с нами полетишь? - спрашивал меня Бударагин.
Куда денешься, если "талисман"? Полечу.
В Данцигской бухте
Долго ждали вылета на комбинированный торпедный, бомбовый и топмачтовый удар, а приказ поступил неожиданно. Бежим к самолетам. Летчик Иван Головчан-ский спрашивает: