Пароль «Dum spiro…»
Шрифт:
— Хотели мы тебя, Евгений, в дипломаты. Была заявка, собирались на учебу направить. Да, видно, у тебя на роду другая служба написана…
Новый год застал меня в пути. Мела поземка. Наш поезд то подолгу простаивал на затемненных полустанках, то «проскакивал» станции, оставляя за собой клубы дыма, снежную пыль.
Я ехал навстречу новой, пока еще неведомой мне жизни.
ТОВАРИЩ МИХАЛ
Однако возвратимся в Санку…
На этот раз Валерия пришла не сама.
Средних лет, несколько флегматичный
— Товарищ Михал, точнее Юзеф Зайонц — комендант боевого округа Армии Людовой.
Поинтересовался, своевременно ли приходят сообщения из Кракова.
— Dum spiro — это хорошо придумано. Простите, посты выставлены?
В наших условиях — это был не праздный вопрос. Мы, однако, все предусмотрели. На огороде Врубли всей семьей копали картошку. В лесу с утра «собирали грибы» телохранители Ольги — Метек и Казек. Если что — закукуют кукушкой.
Гость неплохо говорил по-русски. Я сказал ему об этом. Товарищ Михал улыбнулся:
— Язык Ленина для коммуниста любой нации — родной язык. Ну, а мне, капитан Михайлов, просто повезло. Жил одно время в Советском Союзе. Работал на шахтах в Донбассе. — И с гордостью добавил: — Шахтер я, стахановец.
Я в общих чертах познакомил наших польских друзей с задачей командования. Подчеркнул:
— Центр проявляет особый интерес к дислокации штабов, узлов связи, аэродромов. И прежде всего — к оборонительным сооружениям в районе Кракова.
Почти дословно передал слова Павлова: «Советское командование полно решимости любой ценой сохранить древнюю столицу Польши и очень надеется на помощь местных патриотических сил».
Перешли к конкретным вопросам.
Первоначальный план наш трещал по швам. Нечего было и думать о моей легализации в Кракове. Мои снимки, приметы и отпечатки пальцев, надо полагать, уже разосланы в местные отделения гестапо. Беспокоила и радиоквартира у Врублей. Рацию могут засечь, а может, уже засекли: слишком долго сидим на одном месте. Я поделился своими опасениями, планами перебазировки.
— Решение своевременное и правильное, — поддержал Зайонц. — Мы поможем вам, капитан Михайлов, перебазироваться вместе с радисткой в один из наших партизанских отрядов. Оттуда и будете руководить группой. Алексея устроим в Кракове. Есть у меня на примете один очень надежный товарищ — Юзеф Прысак. Кличка — Музыкант. Он у нас скрипач. С ним и работать Алексею.
Все становилось на свои места. Радисткой останется Ольга. К ее «почерку» в Центре привыкли. У Грозы все шансы легализироваться в Кракове. Груше вряд ли удастся найти свою рацию, а документы у нее надежные. Зайонц согласно кивнул головой:
— Груше, пожалуй, лучше заняться сбором разведданных. В Кракове теперь много женщин с Востока. Затеряться нетрудно. Мы подберем ей что-то подходящее.
Осталось решить последнее: как связаться с партизанами? На следующее утро Гроза в сопровождении Метека отправился в Бескиды — в польский партизанский отряд, который должен был стать и нашей базой. Вскоре связной из Кракова принес первое донесение Груши. Михал сдержал свое слово. Анка устроилась горничной на улице Рынковой, 10, у мадам Гофф — супруги вице-прокурора Кракова.
…К концу недели возвратился с Бескид Алексей. Деловую часть рапорта свел к одному слову: ждут. Потом со свойственным ему темпераментом начал описывать Бескиды.
— Если где есть рай на земле, то это там. «За горами гори, хмарою повиті!» А в горах буки, сосны до самого неба. В лесах водятся олени, косули…
Словом, расписал так, что хоть курорт открывай.
Бескиды — в тридцати — сорока километрах от Кракова. База отряда размещена в труднопроходимом районе Подгале. Командир отряда поручник Тадеуш Грегорчик — «Тадек» — производит отличное впечатление.
Разговор шел за завтраком. Стефа, подливая из глиняного кувшина «квасне млеко», украдкой поглядывала на Алексея. Война войной, любовь любовью. Вряд ли догадывался тогда Гроза, какую бурю, какое смятение вызвал он в ее сердце…
СКОМСКИЙ
С Юзефом Скомским меня познакомила Ольга. Ее рекомендация была краткой:
— Молод. Образование среднее. Ни в какой партии не состоит. Сын местного помещика. Ненавидит оккупантов. Работает в немецкой адвокатуре. Уже не раз давал нам ценные сведения.
— Но ведь помещик, классовый враг, — возразил я. — Можно ли доверять?
Ольга улыбнулась:
— Во-первых, не помещик, а сын помещика. Хозяин поместья — старый Скомский. Во-вторых, дворяне тоже разные бывают. Мы еще в школе проходили. Одного Муравьева, декабриста, царь казнил, а другой Муравьев — генерал, палач, хвастал: «Мы не из тех Муравьевых, которых вешают, а из тех, кто сам вешает».
— Это, Ольга, не аргумент.
— Есть и аргументы.
Оказалось, с тех пор, как Ольга у Врублей, молодой Скомский добровольно и добросовестно исполняет обязанности интенданта радиоквартиры. Приносит продукты, снабжает деньгами.
Ольгу поддержал Татусь. На старого Скомского всю жизнь батрачил, а молодого похвалил: «Панского семени, а чловек». (Чловек — человек — в устах Врубля звучало высшей похвалой.)
Я решил встретиться с молодым Скомским лично. Договорились через Врубля о месте встречи. В сумерках забрался в густой ельник, принадлежавший Скомским. Вскоре услышал шаги. Ко мне приближался парень в охотничьей куртке, в офицерских бриджах. Его походка, одежда — все говорило об умении держаться непринужденно и естественно. Губы припухшие, как у мальчика. Глаза дерзкие, насмешливые и какая-то особая — я бы сказал — вольтеровская улыбка, свидетельствующая об ироническом складе ума. Я свистнул, как было условлено.