Пароль получен
Шрифт:
Осторожность помогла Скобцеву и теперь. В тот же день он действительно назначил на уборку урожая двадцать человек, но Михаила Терентьева (под таким именем знали Обуховича в отряде) в списке не оказалось.
— Как же так! — возмущался Обухович в землянке командира. — Я подал это предложение, а меня отшили! Несправедливо, товарищ командир! У меня, может, руки истосковались по работе.
Скобцев не стал спорить. Тут же приказал включить Терентьева в список.
Группа партизан отправилась на работу в ближайшие села — Мокрое и Малый Пилец. Большая Выгода отстояла от Мокрого километрах в трех, и Обухович
Обухович старался за двоих.
— Эх, — повторял он, — руки стосковались по работе…
Ему приходилось нелегко: бывший завскладом к крестьянской работе не привык. Он очень боялся обнаружить свою неловкость, да и уставал.
Вечером, когда партизаны собрались в избах, где хозяева угощали их молоком и молодой картошкой, Обухович, охнув, вылез из-за стола.
— Что с тобой? — спросили его.
— Да вот живот что-то скрутило.
С полчаса он пролежал на сеновале, затем разыскал старшего группы и попросил у него разрешения пойти поискать в селе помощи.
— Что-то хужеет. Может, бабка травки даст или отпоит чем. Тут, говорят, есть одна в округе.
Вернулся Обухович поздно, когда все остальные уже спали на сеновале. Он неслышно прокрался в сарай и повалился на пахучее сено. Отовсюду доносился храп. Сквозь щели сарая видно было, как меркнул над лесом долгий летний закат. Михаил уснул, довольный, что удачно разыграл это представление с болезнью и посещением знахарки.
Наутро Обуховича отвел в сторону старший группы, веснушчатый, курносый парень в красноармейской пилотке, и спросил:
— Как живот?
— Да вроде бы прошел, — ответил Обухович.
— Лекарство нашел?
— Да, получил от старухи зелье. Пользительное, видать.
— Ну хорошо, больше не болей, а то нам недосуг.
Разговор этот насторожил Обуховича.
«Неужели догадались, сволочи? — подумал он, чувствуя, как его окатывает холодная волна страха. — Да не может того быть, ведь я же оглядывался — никого следом не было».
Больше Обуховича ни о чем не расспрашивали, и он успокоился. Но напрасно. Он и не подозревал, что в ту самую ночь, когда он побывал у старухи, за ним неотступно следовали трое. Они примечали каждый его шаг и запомнили избу, в которую он заходил. У избы менялись дежурные, и, когда на другой день там появился агент гестапо, партизанам все стало ясно.
Когда агент шел от знахарки, его перехватили, и он под страхом смерти выдал старуху и Обуховича.
Предатель был немедленно изолирован и переправлен в далекий партизанский край для выяснения обстоятельств. Обуховича много раз допрашивали, он не стал запираться. Теперь он томился, ожидая решения своей участи.
8. Не простая птица
Алексей понимал, что оставаться в поселке Краснополье ему больше нельзя. Штроп шел по его следу. О Готвальде ничего не было слышно. Удалось ли ему спрятаться? Во всяком случае, как сообщил Алексею Корень, партизаны ночью побывали дома у Готвальда и никого там не нашли. Изба пустовала. Может быть, Готвальду удалось спастись. А вдруг его арестовали? Куда делись жена и сын шофера? Может быть, их схватили… А
Алексей решил уйти в лес. Но уйти, оставив о себе память. Вместе с Корнем и Шерстневым он решил через Крюкова сообщить в гестапо, что в поселке Краснополье скрывается секретарь подпольного обкома. Для поимки такого важного лица наверняка пригонят большой отряд, да еще под командой гестаповских офицеров. А тем временем партизаны устроят засаду. Скобцев охотно согласился на эту операцию и обещал прислать не меньше тридцати, а может быть, и пятьдесят человек.
Вечером к Алексею пришел партизан, они уточнили детали совместных действий и нашли подходящее для засады место.
Потекли часы напряженного ожидания. Снова наступил вечер. Алексей был один в своей каморке. За дверью громыхала ведрами хозяйка. В окно было видно, как улицу пересекли длинные вечерние тени от домов. В окнах напротив отражался золотистый закат. Над тесовой крышей застыло в небе малиновое облако.
Поселок затих, будто жители чувствовали приближение грозовых событий и попрятались по домам.
Разведчик прекрасно понимал, что ему угрожала очень серьезная опасность. Стоило фашистам появиться на полчаса раньше срока, назначенного Крюковым, — Алексей окажется в ловушке, которую подготовил себе собственными руками. А если запоздают партизаны, он погубит не только себя, но и других.
«Ну что ж, — рассуждал он, — войны без риска не бывает. Как, впрочем, и без крови».
Вот уже много времени он ведет тайную войну. Вел в госпитале, вел, выйдя из него… Он понимал, что враг и силен и коварен, и все-таки Алексей верил в свои силы, в свое умение разгадывать вражеские хитрости, предупреждать опасность.
Ему вспомнилось, как когда-то он изучал опыт разведчиков, действовавших в интересах буржуазных правительств. Многим агентам нельзя было отказать ни в уме, ни в изобретательности, ни в ловкости. Порой это были удивительно мужественные люди. Но как бы ни был разнообразен их «почерк» и «стиль», как бы ни обновляли они приемы своей работы, приемы эти всегда строились на низменных качествах человека.
Ему же не приходилось прибегать ни к подкупам, ни к обману, ни к шантажу. Он апеллировал к самому высокому чувству людей — к их любви к Родине. И люди откликались, шли за ним, хотя знали, что рискуют жизнью, что в гестаповских камерах в случае провала их ждет нечто более страшное, чем смерть.
Шерстнев — он ходит в одежде полицая. Разве не рискует этот русский человек своей жизнью ежеминутно? Шерстневу угрожает смерть в застенке гестапо, его презирают свои, брезгливо сторонясь при встрече, боясь даже прикосновения к его полицейскому мундиру.
И даже Борис Крюков, такой слабый сначала, преодолел страх и выполняет ответственное дело честно и преданно…
Скобцев был очень пунктуален. Его люди, точно в указанное время выйдя из лесу, затаились в овраге неподалеку от дома на окраине поселка Краснополье, где жил Алексей.
Овраг затопил густой туман; будто дымовая завеса он скрывал партизан. Повезло с погодой. Бойцы тихо лежали в зарослях орешника, а когда совсем стемнело, пригибаясь, бесшумно пробрались задворками к третьей с краю поселка избе, где жил Столяров.