Партактив в Иудее
Шрифт:
– Ты-то что здесь делаешь?
– поинтересовался прокуратор.
– Бизнес, Fedja, - объяснил Софоний.
– Торгуем потихоньку. Финики в Рим продаю, рыбку краснобородку, за нее патриции неплохие деньги платят. Снадобья индийские для похудения и повышения потенции. У меня египетский лакричный корень представители самого принцепса берут.
– А назад чего?
– усмешливо скривился прокуратор.
– Не с пустыми же руками возвращаешься?
– А это когда как, - развел руками Софоний.
– Иногда выгодные предложения бывают.
– А на этот раз какое предложение тебе было?
– спросил Понтий Пилат.
Знал он, с кем дело имеет. Краснобородкой Софоний если и торговал,
Караванщик уверенно выдержал пристальный взгляд прокуратора.
– Чего мне от тебя таиться?
– прищурился он.
– Хорошее мне было предложение. Без труда можно кучу аргентариев заработать.
– Небось опять бычьи жилы потребовались?
– спросил прокуратор.
– С огнем играешь. На крест ведь угодить можешь. Знаешь же, что это стратегическое сырье!
– Да брось ты!
– усмехнулся Софоний и снова налил обоим.
– Помощи не прошу, с этим сам справлюсь. А вот если по-настоящему заработать!
– Он приглашающе поднял чашу.
Снова выпили.
– Ну?
– сдавленно сказал прокуратор, отщипывая с грозди крупную виноградину.
Софоний беспокойно огляделся по сторонам, склонился к прокураторскому уху.
– Баллиста нужна, - сказал он.
– Персы у себя небольшую заварушку затеяли. Хорошие деньги дают.
Понтий Пилат едва не подавился виноградиной. Лицо его вновь побагровело.
– Да ты, дружок, с ума сошел, - сказал он.
– Да ты знаешь, что за это будет? За это ведь и креста мало будет. Зашьют в баранью шкуру и диким зверям скормят!
Софоний развел руками.
– Да это я так, к слову!
– сказал он поспешно.
– Я ведь не настаиваю. Просто говорю, заработать можно неплохо.
– Я тебя не слышал, ты мне не говорил, - сказал прокуратор.
– Торгуй вон лучше Краснобородкой: тебе деньги, а римлянам - удовольствие.
Они посидели еще немного, но разговор не клеился. Тайная сделка, предложенная персами, разъединила товарищей по несчастью. Чего греха таить, хотелось, как говорится, и краснобородку съесть, и...
Молчание угнетало обоих. Тайна, которой они сейчас владели вдвоем, рвалась наружу, чтобы найти необходимую в этих случаях свинью.
Софоний поднялся, низко поклонился прокуратору, криво усмехнулся.
– Пойду я, - сказал он.
– Дел невпроворот, да и товары развезти надо. Рад был тебя увидеть.
Он уже выходил из колоннады, когда прокуратор настиг его и жестко ухватил за плечо.
– Слушай, - сказал Понтий Пилат, вильнув взглядом.
– Эти твои персы, они чего за баллисту дают?
Глава шестая,
в которой римские легионеры патрулируют окрестности Иерусалима
Нашли молодого!
Ромула Луция отправили в патрулирование по иерусалимским окрестностям, и это существенно испортило ему настроение. Патрулировать в окрестностях города было небезопасно, запросто можно было нарваться на пьяных сикариев, которые с вина дурели так, что порой на мечи с голыми руками лезли. А ведь и кривые еврейские ножи у сикариев тоже имелись, и пользовались этими ножами сикарии с большим искусством. Вообще-то ножи предназначались для того, чтобы холостить ослов или бычков, но разве от того было легче пострадавшему? Римских легионеров не холостили, их резали. Успокаивало Ромула Луция лишь одно - это было последнее дежурство. Прокуратор включил его в инвентаризационную комиссию, поставил задачу и устрашительно сунул под нос Ромулу кулак. Дураку бы не понять, следовало сделать все так, чтобы и волки были сыты, и овцы довольны.
Правда, в патруле могло и посчастливиться. Иногда попадался ночной дурак с крименой, набитой серебром и даже золотом. Тут уж, как водится, извиняй, купчина, была
Как в легионе поют?
Не ходи, купец, с крименой, раз гуляет легион...
Сумерки уже легли на кипарисовые и лавровые рощи близ Иерусалима, встала на горизонте огромная медная Селена, заливая все вокруг мерцающим своим светом. Иудеи по ночным дорогам не шастали зазря, готовились к своему шаббату. В этом, конечно, были свои плюсы и свои минусы. С одной стороны, пустынные дороги гарантировали, что все легионеры из патруля доживут до утра и не станут бесполезными для женщин инвалидами, а с другой стороны - скука была такая, что скулы от зевоты и жажды сводило.
Ближе к полуночи все-таки повезло: вышел на патруль лихой человек, по лику - даже и гадать не пришлось - истинный иудей. Его обыскали и нашли персидский кинжал с широким страшным лезвием и тугую кримену, набитую аргентариями. Кинжал говорил сам за себя, а кримена уже исчезла за пазухой старшего, поэтому, естественно, встал вопрос, что делать с задержанным, который назвался Иудой из Кариота. Мнение большинства склонялось к тому, что надо бы, конечно, Иуду этого самого отвести на пост при воротах, чтобы подержать в яме, но лень было тащить иудея, а своими ногами, понятное дело, он идти не желал.
Тут легионер из греков по имени Пантер, который Иуду невзлюбил с первого взгляда, начал кричать, что такого типа отпускать просто нельзя. С такой разбойной мордой по ночным лесам можно шастать только для лихого дела, а потому Иуду надо отвести в лесок и допросить там с пристрастием, только вот заступы надо взять в ближайшей деревне. Настроение у всех было хорошее, да и деньги задержанного уже пора было поделить, поэтому легионеры на Пантера наорали и предложили ему заняться "допросом" Иуды в одиночку, коль уж у него такая охота в земле копаться. Вон он, Иуда, здоровый какой вымахал, такому придется до утра что надо копать. При этих словах и сам Иуда занервничал, начал всех хватать за руки, кричать, что его призвал сам Яхве и нельзя его убивать, пока он предначертанного не выполнит. Что-то он там говорил непонятное, вроде должен был в городе с каким-то мужиком целоваться, но всем это было по барабану. Какой бы здоровый этот Иуда ни был, а всего-то делов было - ткнуть его в живот мечом да подождать, пока он кровью не истечет. Но опять же - так не бросишь, обязательно пришлось бы могилу копать, поэтому с задержанным иудеем поступили проще - поставили его на дороге, и Пантер под общий хохот придал задержанному такое ускорение, что только пыль у того под ногами заклубилась. "И все-таки, сказал задумчиво и сварливо Пантер, - надо было этого сикария прирезать! От таких одни только беды!" Тут на него все дружно накинулись: мол, грек, он всегда греком и останется, в крови у них одна голая философия и гомерика. Пантер злобно оправдывался, потому что философом себя не считал, а о Гомере только слышал несколько раз, а свитков его и в глаза не видел. Посмеялись над незадачливым иудеем, поржали над Пантером, все начали поглядывать на старшего патрульного - не слишком ли оттянула ему пазуху кримена с общими аргентариями?
Старший по имени Цезиний Метр сел под смоковницей, достал отнятую у задержанного кримену и высыпал перед сгрудившимися легионерами целую кучу кодрантов, денариев и других монет, как с изображениями цезарей разных стран, так и еврейских - без изображений людей и животных. Монет было много, и легионеры тут же вознесли благодарения Аресу, хотя, если по совести, благодарить надо было этого самого неизвестного им Яхве, который выманил иудея на наглую ночную прогулку. Да притом еще и с деньгами.